Дала почувствовала, что ком в ее горле внезапно лопнул, как пробитая рекой плотина. Эти женщины… эти твари предавали свой пол, своих сестер, своего Бога. Это было за гранью богохульства; это было презрение ко всему доброму, святому и сокровенному, что удерживало мир от хаоса.
Она моргнула, чтобы прогнать пятна, затуманившие зрение, и увидела башню заново. Исчезла уличная крыска, превращенная в убийцу интригами юной богачки – исчезла даже сама амбициозная воспитанница и заблудшая сестра внизу. Теперь Дала видела только чудовищ. Свет Богини явил их в истинном обличье: чешуйчатая плоть и красные глаза, светящиеся в темноте, как в мифах скальдов у очага. Она промолвила правду достаточно громко, чтобы они оба услышали:
–Я вижу вас. Я вижу, кто вы есть.
У дьяволов хватило наглости улыбнуться; их клыки были острые и жестокие, как и глаза. Дала стиснула челюсти и встретила злобный взор демона – уличной крыски:
–Я воплощение Нанот, болван. И сейчас я отправлю тебя обратно в ад.
Голова создания дернулась, ноги застыли, и оно – удивленное, хоть и всего на миг,– прищурило глаза.
Дала метнулась к ножу.
* * *
С того момента, как Бирмун вошел в дом, его план полетел к чертям.
Близнецы-мальчуганы не старше девяти лет сидели у черного хода, шнуруя ботинки. Когда Бирмун протиснулся в дверь, они уставились на его маску, потом друг на друга, потом закричали.
Бирмун схватил первого и ударил его головой о стену, обхватив рукой шею другого, чтоб заглушить крик. Он поднял обоих мальчиков и бросил своим людям.
–Следите, чтоб они молчали,– прошипел он, и ему было плевать, как именно парни это устроят.
–Мальчики! Не драться!– пожурил женский голос из другой комнаты.
Сквозь стены донеслись шаги и другие приглушенные голоса, но теперь остановиться было невозможно. Бирмун выхватил нож и прокрался мимо дюжины пар сапог и полушубков, заполняющих узкий вход, пока еще одна дверь не преградила ему путь дальше. Но задвижки на ней не было, и он толкнул ее ладонью.
Здесь он увидел девочек-подростков, измельчающих овощи за круглым столом. Прохладная комната без очага была заставлена деревянными ящиками и завалена огородной зеленью. Девочки, с виду из низшего сословия, сидели спиной к нему, болтая и ничего не замечая. Должно быть, они привыкли ко множеству людей и шуму в доме.
По законам богов и людей Бирмун не мог причинить им вред, но они непременно сбегут, вопя и подымая воинов там и сям. Он и его братья облажаются и, вероятно, умрут, а Дала будет уничтожена.
Он почувствовал, как на лбу выступил пот; грязная тканевая маска липла к коже. Он подумал о будущем Далы, разорванном в клочья, и о том, что причиной станет его собственный позорный страх. Он почувствовал, как его ноги будто сами по себе двинулись через комнату.
–Крикнешь, и я тебе горло перережу.
Он обхватил рукой с ножом грудь ближайшей девочки, а другой рукой откинул ее голову назад. Его внутренности перевернулись, как будто он рухнул с дерева.
Ее сестра отпрянула и затряслась, непонимающе распахнув глаза и раззявив рот. Бирмун знал: его люди потрясены не меньше. Все они убивали и творили ужасные вещи по ночам, но никогда пальцем не трогали женщин. Они никогда не рисковали угодить в гору. Но если я останусь храбрым и беспощадным, они еще могут выжить.
–Где Избранный матроны? Где ее сынки?– Он с трудом узнал собственный голос.
Он хотел изобразить тихую угрозу, но его голос звучал как у того, кто умирает от жажды.
Она посмотрела на мальчиков в руках людей Бирмуна, и он дернулся с досады:
–Где ее старшие сынки?
Ее лицо побледнело, и она тряхнула головой.
–Я… не… пожалуйста, мы не знаем. Я их не видела.
Теперь у Бирмуна нет другого плана, кроме как продолжить начатое. Он чувствовал ту же растущую энергию, то же неистовое безумие, что и в каждую кровавую ночь. Пожалуй, он заставит девочек спрятаться под столом и обыщет каждую комнату. Ему не нужно причинять им боль. Видимо, придется оставить здесь одного мужчину, чтобы держать их в страхе и молчании, но это будет правильным.
–Отпусти ее.
В тесном пространстве раздался дерзкий мужской голос, полный самоуверенности и презрения.
Бирмун резко повернулся на звук и увидел юношу, стерегущего другой дверной проем. Высокий и упитанный, он держал богатый меч из полированного железа. Его квадратную челюсть покрывала жидкая бороденка. Доспехов на нем не было, и на мгновение Бирмун осмелился поверить, что ему посчастливилось найти свою цель без свидетелей. Затем скрипнула еще одна дверь, и за ней появился старик с топором.
–Ты ее не тронешь,– сказал он твердым и уверенным голосом,– так что сними эту маску и умри как мужчина.
«Умри как мужчина», подумал Бирмун, как сделал мой отец? Он взглянул на своих братьев, они в ответ посмотрели на него, и никто даже не шелохнулся. Девчонка в его руках попыталась мягко вырваться, как будто слова старика стали реальностью. Бирмун почувствовал, как его челюсти сжались, а хватка усилилась. Он услышал шаги и голоса – приблизилось еще больше мужчин, вставших позади хозяина, и Бирмун задумался: авдруг он каким-то образом был предан, замечен раньше или просто невезуч? Он посмотрел на девочку-подростка, чей страх, казалось, наполовину сменился раздражением, как будто ее побег всего лишь вопрос времени, а любое насилие – удел мужчин и она тут совершенно ни при чем. Ты так уверена, подумал он, вы все так чертовски уверены в мире и своих местах в нем.
Он глубоко вздохнул, раздраженный зловонием под маской. Он сорвал ее и, не обращая внимания на реакцию остальных, закрыл глаза и представил наготу Далы, спящей рядом с ним. Я жил, подумал он, пусть и недолго, но я жил. Его нутро болело за молодых братьев, которых он привел на смерть, и за других, за которыми будут охотиться, как только Орхус поймет, кто эти убийцы в масках. Но сейчас ничего с этим не поделаешь.
Бирмун посмотрел на меч парня, топор его отца и подметил, как привычно они оба носят оружие. Он оглядел загроможденную комнату и узкие проходы между ящиками, столами и стульями. Затем он осознал и чуть не рассмеялся. Эта комната ждала его, и Бирмун с удовольствием подумал, что, возможно, это единственный раз, когда он почувствовал себя вождем.
–Передай своему пророку,– сказал он девчонке достаточно громко, чтобы услышали все,– привет от сыновей Имлера.
Она что-то замямлила, скорее всего говоря: «Да, конечно…»– и соглашаясь с тем, что он сказал,– что угодно, лишь бы уйти. Затем он подтолкнул ее к отцу и, отведя назад свой клинок, распилил плоть и хрящи, затем поставил ногу ей на спину и пихнул ее вперед. Струи крови усеяли его лицо, забрызгав ближайшую стену.
Ответной реакции он ждать не стал. Он бросился на сына и потянулся к его руке, зная, что пространства слишком мало, чтобы нормально махать таким оружием, и отбросив любые мысли о взятии в плен.
