Он зашагал обратно к горе и навстречу сумеркам, надеясь, что его люди не слишком пьяны.
* * *
–Хорош скулить. Тебе заплатят.– Бирмун удержался от того, чтобы крутануться в седле и встретить взгляд арбника. Они ехали уже несколько часов, и его начала одолевать усталость. Он сосредоточил все свое внимание перед собой, потому что чувствовал, что в любой момент может сверзиться под копыта. На самом деле он уже дважды чуть не упал.
–Ба.– Медэк выплюнул жеваный желтокорень и оглянулся на горизонт, где все еще виднелся Вархус. Затем взглянул на коней Бирмуна и Дагмара и нахмурился.– Вы чересчур большие и чересчур много везете. Старые, глупые мулы надо будет столько же отдых, сколько езда.
–Все будет хорошо.– С беспечным выражением лица Бирмун ехал дальше, но вообще-то решил – помолчав и бросив быстрый взгляд на свои одеяла и припасы, оружие и доспех – что, вероятно, взял с собой слишком много. Он полагал, что теперь мог бы избавиться от части поклажи, если придется, хотя мысль о том, чтобы выбросить вполне приличные запасы, раздражала его. Мог бы, проклятие, высказаться до того, как мы уехали, подумал он.
А пока повернулся и подмигнул Дагу, который закатил глаза.
Это была всего лишь вторая поездка Бирмуна верхом. В детстве отец как-то раз посадил его с братьями в ряд на материнскую лошадь, и Бирмун смутно помнил, как плакал, так что здоровяк рассмеялся и опустил его с близнецом на землю. Слезы и дискомфорт… Практически ничего не изменилось.
При каждом шаге лошади он качался вперед или назад, чтобы побороть смещение и притяжение к земле. Что бы он ни делал и как бы ни сопротивлялся, в итоге проигрывал. Его и так уже воспаленная промежность ударялась о мускулистую спину животного, натертые бедра растягивались в неудобном положении, поясница все сильнее ныла. И животное всего лишь двигалось рысью!
Арбник, наоборот, как будто плыл на облаке из конской плоти. Он едва касался вожжей, со скукой глядя как на небо, так и на горизонт, иногда почти откидываясь назад, словно вполне мог поспать во время езды.
Они продвинулись вдоль кромки гористой местности к более пологим холмам, где было больше травы и живности. Там они дали лошадям покормиться и отдохнуть, пока Медэк ругался и наводил суету, затем в конце концов достигли более ровной местности и Спирали.
–Наконец-то.– Арбник расправил плечи и ожил, когда копыта его скакуна захрустели по гравийной дороге.– Впереди есть полустанок. Быстро поскачем и доедем, после сменим коней и снова быстро скачем, и к ночи Хусавик увидим. Да?
Бирмун подавил свой ужас, затем кивнул. Медэк щелкнул языком, его конь фыркнул и перешел на бег. Лошади Бирмуна и Дага инстинктивно рванулись вперед.
Ветер обдувал его лицо и волосы, и на мгновение Бирмун забыл о своем дискомфорте. Но Медэк, выходец из степного племени, практически родился в седле. Бесспорно, он провел большую часть своей жизни, развозя подобные послания по всему миру; он будет скакать верхом, пока Бирмун с Дагом не рухнут и не разобьются, и несомненно, еще долго после этого.
Бирмун не щадил усилий. Как и было обещано, они мчались весь остаток дня и поменяли коней на полустанке Ордена, сделав короткий привал, чтобы подкрепиться сухпайком и размять ноги, прежде чем пересесть на новых животных. А затем снова тронулись в путь, хотя каждый мускул в теле Бирмуна вопил, требуя остановки.
Он и раньше оказывался в подобном положении. Работая с «ночными людьми», он размахивал лопатой до кровавых мозолей на руках, стоя по пояс в грязи от заката до рассвета, и человеческое дерьмо попадало ему в лицо, на волосы, как-то раз даже в рот, все время окружая и удушая его, пока ему не начинало казаться, что амбре прожжет ему ноздри. Но после долгой ночи езды по Спирали во второй раз он все равно выбрал бы дерьмо.
–Далеко еще?
Ко времени вопроса Бирмун существовал исключительно в какой-то смеси оцепенения и кошмара, моргая устремленными в никуда глазами, словно реальность была всего лишь мучительным сном. Он знал, что может заставить парня остановиться в любой момент, но не делал этого. Прокляни боги мою дурацкую гордость.
–Почти на месте, вождь. Уже совсем близко.
Для Бирмуна голос арбника прозвучал так, словно доносился сквозь воду. Он закрыл глаза, пообещав себе, что всего на минутку, а когда открыл их вновь, то увидел дым и кольцо домов. Даг свистнул и указал вперед, и арбник, с маленьким луком всадника за плечами, направил свою лошадь через пшеничное поле. Очевидно, он ездил на разведку.
–Мы их упустить. Следы ведут на Север. Двадцать, тридцать человек, может, больше.
Бирмун видел: даже после двух раундов скачки во всю прыть и при свете луны степняк намерен мчаться дальше.
–Сделаем привал,– сказал он, признавая в душе временное поражение.– Последуем за ними утром.
Медэк харкнул оранжевой слюной, блеснувшей в лунном свете.
–Это бандитов город, вождь. Негодный для привала.– Он провел пальцем по своему горлу, как ножом.
Даг хмыкнул и указал на небольшую низину, темную от зарослей кустарника.
–Вождь тебя не спрашивает, разведчик. Вон там сойдет.
С минуту Медэк таращился – и, хотя слишком обессиленный, чтобы сильно беспокоиться, Бирмун задался вопросом: авдруг этот парень просто бросит их здесь и уедет обратно на Север…
Вместо этого коротышка-степняк пожал плечами и ударом коленей развернул свою лошадь. Он помотал головой, когда Даг наклонился собрать хворост для костра, и вновь провел пальцем по шее. Затем, наконец, он спешился, как будто это не составляло большого труда, подложил под голову вьюк и через пару мгновений захрапел.
–Видать, мы дежурим первыми.– Дагу пришлось стаскивать Бирмуна с лошади.
–Я в порядке.– Бирмун застонал, и в костях и мышцах бедер вспыхнула боль, но он поборол ее. Прихрамывая, он отвязал сумки и седло своего животного, затем повалился на землю.
Вскоре ему уже снилась Дала, заключенная в его объятия – скорее воспоминание, чем фантазия. С того дня, как он стал человеком, ответственным за убийство Букаяга, они снова бывали вместе, с большой осторожностью. Вот уже почти два года блаженства и занятий любовью в темноте – идеальных, несмотря на все нудные обязанности мира между ними.
Впрочем… Не совсем идеальных. У них не было детей.
Однажды он высказал свой затаенный страх, что, возможно, у них никогда не будет детей, хотя это и явилось бы отчасти благом, поскольку Дала была Верховной Жрицей. А она лишь беззаботно рассмеялась.
«Мы с тобой сотни раз лежали вместе, Дала. Ты уже должна была забеременеть. Что-то не так».
Она улыбнулась и погладила его по волосам.
«Не сейчас, любовь моя. Сейчас нет времени, так что богиня препятствует этому. Возможно, когда все это кончится и моя работа будет сделана. Может быть, тогда мы найдем время на детей».
