Фарахи вздохнул и выпустил свой разум на волю. Эта нить возникала нечасто. Имелся лишь один шанс из пятидесяти, что Арун вернется живым вместе с Рокой так скоро.
Король закрыл глаза и попытался вспомнить последовательность нитей, произрастающую из этой вероятности – пытаясь вспомнить, сколько раз видел ее отчетливее в своих снах. Он почувствовал, как его дыхание участилось вместе с пульсом, потому что в краткосрочной перспективе этих нитей было мало, и он знал ответ.
Если Рока вернулся так скоро, это могло означать, что он прибыл как друг. Это могло означать мир и альянс, а также возможность обратить один великий и опасный ум на спасение народа Фарахи – а затем на изменение мира. Но не всегда. Нет, даже не вполовину.
Тем не менее, вероятность существовала, шансы возросли. Хотя Хали была мертва и Фарахи утратил надежду, он знал, что должен попытаться. При его жизни такой шанс не представится больше.
Он прогнал все следы заинтересованности, любопытства или упования и превратил свое лицо в камень, дабы сберечь грядущее. И зашагал без спешки, словно в мире ничего не изменилось.
–Отведи его ко мне в кабинет, если он желает. Скажи ему, что я с ним встречусь.
* * *
Арун опустился на колени и поцеловал песчаный берег Шри-Кона.
–О, великая мать Хаумия. Я, твой заблудший сын, отведаю все твои щедроты, сладко пересплю с каждой из твоих дочерей и никогда больше тебя не покину.– Он поднял взгляд и увидел Квала: тот привязывал катамаран к пирсу, с лицом кислым и унылым, как всегда.
–Кончай лепетать и поспеши к королю. Я подожду, так как думаю, он отправит нас обратно.
Арун выплюнул несколько песчинок и вздохнул. Он отчаянно хотел нормально поесть, нормально выпить и – если ему очень повезет – провести дикую, неистовую ночь с Кикай. Но он сознавал: Квал прав.
Он встал и потащился вдоль песчаной отмели, но попытался для начала отстирать уцелевшие остатки шелка. Тот пропах морем и потом, а более тяжелые тканые штаны варварской работы воняли еще хуже, чем выглядели. Вдобавок они свербели, и прежде, чем выйти на открытое место вдоль Южной дороги на Шри-Кон, Арун самозабвенно почесался.
–Окаянные, дремучие, грязные дикари! Долбаные вшивые животные!– Покачнувшись, он сдался и, сорвав с себя эти гадкие портки, забросил их ногой в кусты. А затем невозмутимо направился ко дворцу в подштанниках.
При мысли о том, чтобы вновь предстать перед Фарахи, его бросило в пот, хотя какое-то время Арун лгал себе и притворялся, что виной тому жара. Его пугали отрешенные глаза монарха – он как будто бы смотрел прямо сквозь тебя, вовне тебя, словно ты всего лишь пешка в более крупной игре, которую не понимаешь.
Конечно, глаза Роки были еще хуже.
Предводитель варваров смотрел не вовне, а прямо внутрь, словно исследуя каждый изъян в твоем духе, словно с первого взгляда он видел твои самые темные деяния и величайшие победы, и твой тайный шепот в ночи… Что бы он ни увидел, его толстые губы всегда характерно кривились, а дикие, демонические глаза сверкали, как у пророка или психа.
В общении с Фарахи можно было хотя бы попытаться понять, что у него на уме. Он мог рассказать тебе, что к чему, и ты мог беседовать с ним и понимать его как равный. В обществе Роки Арун чувствовал себя неполноценным – как будто Роке требовалось так много времени, чтобы рассказать ему обо всем, что под конец его рассказа Арун уже забыл бы начало.
Он отбросил эту мысль и снова возблагодарил духов за то, что оказался на суше.
Те же самые убийцы и охранники на службе Алаку поджидали снаружи дворца и делали вид, что всё ништяк. Они воззрились на полуголого Аруна, и некоторые ухмыльнулись. Он свирепо на них зыркнул и не остановился – ведь его ждет король, и вообще, на хрен всех шпионов и слуг!
Все равно они заставили его ожидать у ворот и отправили вперед посыльного. Элитные гвардейцы отпускали шуточки насчет его наготы, и какое-то время он думал, не сломать ли пару-тройку носов, но затем просто улыбнулся, схватился за свой пенис со словами «вашу мать», и гвардейцы заржали.
Он попытался обрести спокойствие, но, как обычно, потерпел неудачу. Аруна всегда успокаивала только деятельность, и он знал, что награды и богатства теперь близко – возможно, ближе, чем когда-либо. Гибель казалась столь же вероятной. Он чувствовал, будто застрял между великими стихиями, маленький кораблик в шторме с бурлящими небесами и жестокими волнами – Дикарем и Королем-Чародеем.
Посыльный вернулся, и вскоре гвардейцы отвели Аруна внутрь, мигом стерев глумливые ухмылочки и встав по стойке смирно. Он как в тумане прошел через двор и внешнюю крепость дворца, пытаясь подготовить себя к встрече с прозорливым королем, держа наготове свою смекалку и некое подобие плана.
Затем он остановился у кабинета, посыльный накинул на него плащ и жестом пригласил войти. Арун отвесил полупоклон и увидел, что король что-то строчит за своим рабочим столом, спокойный, как ветерок Бато.
Интересно, что ты почувствуешь, как только узнаешь, что на якоре неподалеку от твоего берега стоят несколько ладей, полных варваров-убийц, только и ждущих шанса развязать хаос.
–Итак.– Фарахи, наконец, поднял глаза и отложил перо. Арун прочистил горло.
–Твой план очень успешен, господин. Рока вернулся с двумя сотнями воинов. Они бросили якорь к Югу от Халина и, как я полагаю, намерены атаковать по твоему приказу.
Фарахи кивнул, но промолчал. Он казался другим, нежели Арун его помнил – возможно, более бледным, как будто редко видел солнце, а глаза потускнели и словно утратили живость. Аруну стало не по себе в наступившей тишине, но что еще добавить, он не знал. Король же вернулся к своей писанине и лишь тогда заговорил:
–Скажи мне, что пообещал тебе Рока, чтобы ты предал меня? Мою сестру, я полагаю, и богатства. Или, может быть, островной трон?
Арун заморгал, молча слушая, как скрипит перо; унего пересохло во рту. В конце концов Фарахи встал и подошел к картине, изображающей его предков.
–Не бери в голову,– рассеянно произнес он.– Сейчас я кое-что скажу тебе, Арун – то, что говорил прежде лишь одному человеку в этом мире.– Он повернулся со слабой улыбкой.– Можешь в это не верить, но думаю, что поверишь. Полагаю, ты уже видел дары Роки и знаешь, что такие вещи возможны. Что ж, у меня тоже есть дар, как у древнего царя или витязя Рупи из какой-нибудь пьесы себу. Я умею видеть будущее.
Арун промолчал. Фарахи улыбнулся и кивнул.
–Иногда я вижу будущее очень отдаленное, более чем на целую жизнь, а иногда всего на дни или даже мгновения. Мой дар не идеален. В основном он проявляется в образах, хотя порой я слышу, чувствую и знаю то, чего мне не следует. Я вижу не истины, только вероятности – варианты, переплетенные воедино, так что каждый из них можно разделить, как волокна ткани, а затем проследить до их неизбежных концов.
Арун все так же молча смотрел на короля. Он знать не знал, к чему тот клонит, и не в пример многим людям, которых ему доводилось встречать, охарактеризовал бы Фарахи как в основном практичного – не склонного к фантазиям или заблуждениям. Он предположил, что все это какая-то уловка, подводящая к угрозе или сделке. Король Алаку повернулся; его глаза стали колючими и свирепыми, казалось, теперь сам этот взор мог пронзить насквозь.
