Держа свои белые голыши на виду у звездных богов, народ его матери заговорил – дети Тэгрина наконец достигли зрелости, и своими первыми словами они выбрали жизнь. Они будут жить. И они этого заслуживали.
Ты была права, Бэйла, подумал Рока в своей Роще, тоже опустившись на колени перед образом матери и коснувшись дрожащими руками ее ног. Я не демон, я не ошибка.
Бэйла пощадила его, искупила его, и теперь ее народ будет жить, а значит, она искупила и его тоже. И она сделала это без слов и без крови – а только любовью к своему ребенку, сильной и требовательной, без горечи или ненависти. Одним лишь этим Бэйла спасла их всех.
ГЛАВА 65
ТРЕМЯ МЕСЯЦАМИ РАНЕЕ,
ВО ДВОРЦЕ ШРИ-КОНА
–Брат? Фара-че? Фарахи? Роа меня побери, брось витать в облаках хотя бы на миг и ответь мне!
Фарахи моргнул и заставил себя отвлечься от видений грядущего. Он сидел в одной из столовых королевского крыла, в простом кресле напротив сестры. Слуг отослали прочь. Еда на тарелке короля оставалась нетронутой.
–Брат, мои шпионы донесли мне, что ты приказал каждой царской семье на островах явиться к твоему двору.– Кикай выглядела более взвинченной, чем обычно.– Что ты сделал это несколько дней назад. И однако мы с тобой сидели вместе и трапезничали, вот как сейчас, а ты и словом не обмолвился.
Фарахи снова моргнул и нахмурился. Он почти поймал конец одной полезной нити.
–Я не обсуждаю с тобой каждую мелочь, сестра.
Она сверлила брата взглядом, нарезая свинину с куда большим усилием, чем требовалось. Они вели этот же самый разговор в различных формах с тех пор, как умерла Хали, но из всего, о чем Фарахи умолчал, эта «мелочь» была самой важной.
–Что ты замышляешь и почему не говоришь мне? Я лишь хочу помочь тебе, защитить тебя.
–Мне не нужна в этом ни твоя помощь, сестра, ни твоя защита.
–Так же, как не были нужны, когда тебя чуть не выпотрошили в кресле отца?– Она разрезала кусок свинины пополам.– Когда ты чуть не умер, и тебя рвало у меня на руках? Ты забыл об этом, брат?
–Нет,– сказал он, снова полузакрыв глаза, чтобы отыскать финал видения. Он услышал, как звякнул ее нож.
–«Нет»?– Кикай резко дернулась.– «Нет». Просто «нет».– Она презрительно усмехнулась.– Отец был прав, ты бываешь таким холодным, таким закрытым от мира. У меня чувство, будто я говорю с камнем.
Он со вздохом подумал: Начинается.
–Знаешь, как отец тайком называл тебя, брат? Фарахи Рыбий Глаз. Мать говорила, ему никогда не удавалось тебя рассмешить. Он корчил рожи и говорил чудными голосами, а ты просто сверлил его этим взглядом, как будто судил. А потом ты стал старше и ничуть не изменился, всегда наблюдая, всегда осуждая. «Он жизни не рад», говорил отец. «В нем нет любви». Может, я просто жалела тебя, может, именно поэтому и уделяла столько внимания. Но теперь я знаю: это правда. После всего, что я сделала, ты по-прежнему игнорируешь меня, как будто я ничто.
Фарахи позволил сестре выплескивать гнев. Использование их отца в качестве оружия означало, что у нее нет других вариантов и она в отчаянии, что вовсе не доставило ему никакого удовольствия. По правде, он хотел ей рассказать все это время. Ему не хватало ее советов и поддержки. Но он не мог доверять, зная, на что она способна.
Кикай никогда бы не приняла выбранное братом будущее. Она ненавидела Року, и потому король никогда не сможет поведать ей о своей истинной цели. От этого знания Фарахи чувствовал себя более одиноким, чем когда-либо, так как вопреки своим порокам сестра была единственной персоной в мире, которой он доверял, помимо Хали – единственным родственником, помимо его детей. Для маленького Фарахи она была цветом в его сером, опасливом мире, искрой жизни, которую он благоговейно созерцал и иногда разделял сам.
Вот почему он много лет назад не дал ей сесть на корабль с отцом и тем самым спас ей жизнь. Он рано увидел вариант будущего без Кикай и по привычке предупреждал ее о каждой опасности.
С того дня она верила, что Фарахи каким-то образом знал, что случится с остальными членами семьи. Сестра об этом не обмолвилась, но он знал, что она подозревает о его причастности – о том, что он, возможно, надоумил отцовских врагов. Она поверила самому худшему о нем, тем слухам, что распространяли обыватели – якобы все это время, даже будучи ребенком, он хотел стать королем и ради этого убил свою родню.
Если бы он в самом деле знал, то попытался бы предотвратить беду. В детстве видения Фарахи были сбивчивыми; лишь позже им придала ясность помощь Андо. Тогда он увидел будущее без любимой сестры и подумал, что море, возможно, заберет ее, только ее одну. Он не боялся за всю остальную семью.
Фарахи доел свинину и вытер лицо салфеткой, затем отодвинул свое кресло. Давным-давно, когда они болтали ногами в озерной воде Ланконы, Андо сказал ему: «Быть королем – значит быть одиноким».
–Ты узнаешь, что я сделал, когда я изложу это при дворе, сестра. Однажды я тебе всё объясню. А пока ты, возможно, поймешь, что доверие – это не река, текущая в одну сторону. Возможно, ты сумеешь вспомнить, что я король, и дашь мне хотя бы презумпцию невиновности.
Фарахи встал, и она со звоном швырнула вилку через всю комнату. Он знал, что приступы ярости сестры могли быть летальными, но решил, что на сей раз она в итоге успокоится. Ну а если нет, на крайний случай у него есть Эка.
Он вышел на утреннее солнце, зная: так много важных нитей зависит от исхода этого единственного дня. Иногда, думалось ему, было бы легче не знать. Легче жить, как другие люди, шагая по жизни без постоянного страха оступиться и досады оттого, что если бы только он поразмыслил дольше и внимательней, будущее могло быть спасено.
Всю свою жизнь он наблюдал, готовился и ждал. Но не сегодня.
Он сжал кулаки и очистил разум, как научил его Андо. В течение многих лет он играл роль, почти не допускал ошибок и оставался жив. Теперь этой осторожности пришел конец. Теперь настал черед выбора, поступка и большого риска в его личной партии в чахэн. Теперь он выберет будущее для своего народа.
* * *
–Повтори мои инструкции.– Фарахи стоял у входа в зал для придворных рядом со своим недавно назначенным «глашатаем»– актером себу, которого выбрал из хорошей семьи.
Его отец никогда бы не задействовал такого человека. Он был громким, общительным говоруном, который обожал играть в гостеприимного распорядителя и ни разу не упускал такого шанса. Но Фарахи полагал, что выглядел отец при этом как дурак – хвастливый и самовлюбленный. И главное, совсем не устрашающий.
Фарахи всегда считал, что голос короля должен быть гнетущим, или подобным вспышке насилия – нечастым, шокирующим и, в конечном счете, убедительным. А болтовня и обаяние – удел не столь великих государственных мужей.
