Он подумал о непредсказуемом безумии всего этого и, не удержавшись, рассмеялся.
–Знаешь, а вообще-то мне всегда везло.– Он знал, что терзатель проигнорирует его, но плевать. Раз ему суждено умереть, он попрощается с миром.– Мне будет не хватать женщин,– вздохнул он.– Особенно шлюх. Тебе когда-нибудь лгала красивая женщина, друг? Ее темно-карие глаза широко раскрыты и смотрят в твои, без намека на стыд… Нет. Полагаю, нет. А еще мне будет не хватать рисовой водки и тростникового сахара. Я всегда любил еду, любую еду.
Он закрыл глаза и вспомнил старого Учителя Ло – их с братом первого наставника в монастыре. Будет ли прок от всех изящных слов этого старого ублюдка, задумался Арун, если сквозь мои внутренности прорастет бамбук?
–Держу пари, мой брат в утренней песне приветствует солнце,– прошептал он.– Или разминает конечности, чтобы станцевать для своих учеников.– Он улыбнулся и пожалел, что не может видеть его сейчас – пожалел, что они не расстались по-хорошему и что он не попрощался. Но теперь в глазах своего брата он в лучшем случае неудачник. А в худшем – еретик.
Эта мысль привела Аруна в такое уныние, которое он не мог выразить словами, почти высосав последние остатки его благодушия. Он так потерялся в своих мыслях, наслаждаясь каждым последним свободным от боли мгновением, вспоминая свое прошлое, что не заметил обутые в туфельки ножки на холодных мраморных ступенях.
–Все еще жив, пират?
Арун заморгал, когда мрачный, зловещий застенок наполнила красота. Он увидел синяки от сна под глазами Кикай, ее волосы растрепались, хлопковый пеньюар был второпях накинут поверх шелковой сорочки. Она скрестила руки на груди, словно от холода, а ее голос звучал мягко. Арун улыбнулся без намека на притворство.
–Ненадолго, принцесса.
Она улыбнулась в ответ, но отвела взгляд.
–Я не верю, что ты виновен, Арун. Я знаю, ты умен – думаю, знай ты о нападении, уже сбежал бы или принял в нем участие.
–Тогда отпусти меня.
Ее длинные распущенные волосы рассыпались по плечам, когда она мотнула головой.
–Моему брату все равно. Он хочет показать наглядный пример.
–Я могу быть гораздо полезней, чем просто примером. Вздерните одного из ассасинов.
Терзатель встрепенулся, как будто учуял гниль.
–Пожалуйста, поговорите с королем или не вмешивайтесь… сударыня.– Он поклонился так же искренне, как зачитывал Аруну свою роль.
Кикай проигнорировала его.
–Он не поверит ни единому твоему слову. И он не доверит тебе сделать то, что ты обещаешь.
Бамбук теперь уже не просто покалывал плоть. С каждой секундой он ощущался все более твердым «упором». Арун закрыл глаза, не видя выхода.
–Я сделаю все, что потребует король, чтобы доказать мою верность. У меня нет причины лгать, нет повода, я наемник, моя жизнь – это…
–Да плевать мне!– гневно перебила она, как будто обдумывала это всю ночь.
Милая девушка, подумал Арун, наконец-то видя ее сквозь маску – видя просто испуганную молодую женщину, делающую то, что должна. Не представляю себе, каково это – жить здесь взаперти с Королем-Убийцей Родни.
Несомненно, ранее проявленная ею твердость была показной отвагой для гостей, покуда братец использовал ее в роли приманки. Арун смотрел на ее хрупкую красоту и напоминал себе, что ей не больше двадцати трех, ее муж мертв, а вся ее семья погибла, за исключением брата, который убил всех ее членов каких-то пару лет назад.
Конечно, ей приходится изображать верность, но она, может статься, его ненавидит.
–Ты неудавшийся монах – ты предал Просветленного.– Кикай вздохнула.– Он никогда тебе не доверится.
Мысли Аруна взъерошились, и он напрягся в своих оковах, когда в мозгу щелкнуло.
–Да, я неудавшийся монах. Скажите ему, чтобы он отправил меня обратно в Бато пленником. Я повторно пройду испытания, я сделаю все, что они попросят, чтобы доказать мою честность. Пускай монахи решат, жить мне или нет.
Принцесса династии Алаку всмотрелась ему в глаза, затем снова отвела взгляд, но проговорила как минимум с долей надежды:
–Наверное. Да, наверное. Он уважает монахов.
–Довольно.– Пыточный мастер встал и воззрился на Кикай.– Покуда сам король не скажет мне иначе, вам запрещено говорить с этим узником. Я тут хозяин, моя госпожа, именем короля. Оставьте нас.
Арун заморгал, шокированный таким тоном. Кикай увяла.
–Извиняюсь, я поговорю с королем.– Она слегка поклонилась и развернулась.
–Поспешите!– крикнул Арун как можно спокойнее, подмечая, что упрямая настойчивость бамбука с каждой минутой нарастает. Спаси меня, подумал он, и, возможно, позже я убью твоего брата за тебя.
Она бросила взгляд на бамбучину, затем на его глаза, и побежала к лестнице.
Арун почти обмяк от облегчения. Он сознавал, что вполне может стать бесполезным для женщин к тому времени, как вернется принцесса, но ничего не мог с собой поделать: пока она бежала, он созерцал ее округлости, а при каждом выдохе держал в сознании ее улыбку, словно молитву.
Когда пришла пора, он вновь сосредоточился на своей плоти, готовясь закалить себя, как делал тысячу раз, ломая доски и сгибая железо на тренировках. Виртуозы чинга умели ладонями и ступнями разбивать камень, а шеями гнуть железо.
Но никогда и ничего – яйцами.
Он сдержал смех над безумством жизни и чистым, прекрасным хаосом всего происходящего. Что ж, предположил он, контролируя свое дыхание, все когда-нибудь бывает в первый раз.
Его палач стоял, скрестив руки на груди и свирепо смотрел плавающими зрачками.
* * *
Арун чувствовал, как стебель давит на его плоть, толкается, исследует, затвердевает при встрече с ней. Затем он очутился на берегу озера Ланкона, а Старина Ло лил ему в глаза соленую воду.
–Держи глаза открытыми, малец.
–Мне больно,– всхлипнул он.
–А что есть боль? Боится ли камень воды? Или соли?– Н-нет, учитель.
–Скажи мне, почему.
–Потому что камень не чувствует боли, Учитель.
–Может, и чувствует, а ты просто не слышишь его криков. Будь камнем, шкет. Не шевелись.
Арун пытался изо всех сил. Ржавая лейка в руке Ло применялась как для полива растений, так и для обрызгивания маленьких мальчиков, ее деревянная рукоять была гладкой и выцветшей от использования. Аруну вспомнилось, как он гадал, кто старше – мужчина или механизм, но никогда не возражал. Он всегда был почтительным и вежливым – и прежде чем сбежать, ни словом не обмолвился об этом, даже своему брату.
Ублюдочные мальчишки постоянно убегали. Никто бы не всполошился, не будь Арун выбран для занятий чингом и так близок к тому, чтобы стать истинным монахом. Впрочем, его бегство случилось позже, гораздо позже, после сотни жестоких испытаний и бестолковых упражнений. За столько лет он натерпелся от этого мужика.– Не шевелись!
