Нойон не одобряла Року. Если бы его на берегу нашла она, то несомненно, уже пришел бы местный вождь. Но Алтан дал слово, а матрона, хотя вовсе и не обязанная, по-видимому, любила своего Избранного и уважала его честь. Он взял Року под свою защиту как гостя, и по крайней мере, этого для Нойон оказалось достаточным, чтобы дать отсрочку.
И все же они шептались по ночам.
«Жрицы солгали. Мы не знаем подлинной истории, а он кажется честным»,– сказал фермер в первую ночь, когда Рока сидел у стены их дома, бодрствуя в темноте.
«Правда не будет иметь значения, если его найдет Орден. И что, если проболтается наш сосед?»
«Не проболтается».
«Ты не можешь знать наверняка. А как насчет его мелких темнокожих… союзников? Его метки Носса? И он гигант, Алтан! Что нам делать, если он впадет в ярость? Ты видел, что он сделал с волками».
«Он поклялся Нанот, любовь моя, и мне…»
«Если он вытворил хотя бы половину того, о чем говорят, думаешь, это имеет значение?»
«Я посмотрел ему в глаза, Нойон. Он не намерен причинять нам вред. Я бы знал».
Наконец супруги выдохлись и уснули, но последующие дни не прогнали их сомнений. Рока решил призвать серебро из своей Рощи и после очередной трапезы вручил Нойон кусок стоимостью в две лошади.
«Это… это…– Ее глаза стали большими, как обеденные тарелки.– Это слишком много, Букаяг».
«За твою доброту. И за животных».
Она в конце концов кивнула, завернула серебро в ткань и спрятала без дальнейших возражений. После этого она больше не высказывала ночных жалоб.
Впоследствии он принес еще серебра, чтобы купить припасы для Квала, забрав всю древесину и весь такелаж, что хранились на взморье Алтана, и фермер вытаращил глаза при виде такого богатства. Также Рока принес еще сухих дров, а еще железные гвозди, затычки и стержни, различные зажимы, молотки и другие орудия – и притворялся, что все это имелось в трюме корабля.
Скоро ему понадобятся работники и воины – мужчины, которых он мог бы переправить через смертоносное море за добычей и славой. И каким-то образом он должен скрываться от Ордена и вождей, которые наверняка соберутся вместе и будут преследовать его, как бешеного зверя, до самых пределов Аскома – по крайней мере, если узнают, что он жив.
В мире живых он сосредоточил половину разума на настоящем, улыбаясь людям, которые рискнули своими жизнями, когда приютили его. Осушив свой винный кубок одним глотком, он понаблюдал за мальчиками, которые попытались сделать то же самое и поперхнулись, а фермер засмеялся и снова наполнил кубки.
Было ясно: это хорошие, честные люди – возможно, достаточно богатые, чтобы заслужить неприязнь Букаяга, но если брать мир в целом, они все-таки принадлежали к бедноте. Семьи, подобные клану Нойон, были причиной возвращения Роки домой – сами того не ведая, запертые в ледяной клетке.
Он освободит их и взломает ради них скорлупу мира, чтобы храбрые могли выбрать свой путь.
Но как мне пустить слух о моем возвращении? Как мне собрать тех, кто лишен вождей, и научить их всей истине, и сплотить мужчин под моим знаменем?
Он не нашел очевидного ответа и, моргнув Букаягу, чтобы тот прекратил пялиться на округлости Аны, сосредоточился на своей Роще. Ему придется отвоевать преданность своих изгоев, если те остались в живых. Возможно, с этого он и начнет.
* * *
–Давай-ка разомнем твою ногу,– сказал Алтан перед наступлением темноты. Он казался немного пьяным и скорчил рожу своим младшим двойняшкам, прежде чем помочь Роке встать.
Это была не первая их вечерняя прогулка, и они в привычном темпе двинулись вдоль пляжа.
Они слушали шум волн, щебет птиц и стрекот кузнечиков, смотрели, как ныряют за рыбой пеликаны вдоль побережья, и непринужденно молчали, пока один из них не выбрал тему беседы.
–Первым человеком, которого я убил, был рыбак,– сказал фермер, ковыряя соломинкой в зубах.
Рока ничего не ответил, ожидая продолжения. Он уже выяснил, что Алтан был воином без вождя с холмов Среднеземья – и в юности мало чем отличался от разбойника.
–Знамо дело, я умирал с голоду.– Алтан пожал плечами.– Я видел, как он, бог его подери, чуть не оторвал голову портовому мальчишке за то, что тот возился с его тросом. Ну и я попытался украсть его рыбу. А взамен проломил ему череп. Мужик скользнул в воду, и дело с концом.
Рока вздохнул и уставился на искалеченную челюсть ходячего трупа в своей Роще.
–Мой был пацаном с конюшни. Мне было двенадцать, ему, наверное, четырнадцать.– Тут он сделал паузу, не зная, что еще сказать, кроме правды.– Мне была нужна лошадь.
Как обычно, фермер промолчал и, видимо, не осуждал. Он просто продолжал идти вперед, помня о хромоте Роки, и на этот раз они прошли дальше, чем прежде – мимо корабля Трунгов, ныне вытащенного на берег во время отлива и спрятанного за деревьями и кустарником, мимо выступа болотистой земли на Западной оконечности фермы Алтана и по краю его огромных, недавно засеянных угодий, которые пока что выглядели как грязевые поля, расчерченные рукотворными канавами и вкраплениями кустов.
–Это было до твоего рождения.– Алтан прервал приятную тишину.– Но еще я много лет сражался в Зерновой Войне. Слыхал о такой?
Рока кивнул, хотя и не был уверен. В отличие от Пью, аскоми не хранили письменных книг о своей истории – а если и хранили, то исключительно у жриц. Конечно, Эгиль о многом поведал ему за время их странствий – о бунтах повстанцев и Южном богохульстве и алчных вождях, подкупающих жриц ради земель и услуг. Он никогда не использовал термин «Зерновая Война», хотя и говорил о Северных вождях, воюющих за пахотные земли.
–Короче, так мы это называли.– Алтан пожал плечами.– Зерновым вождям надоело раздавать свой урожай, поэтому однажды они собрались вместе и… прекратили.– Его взгляд поплыл, как у людей, погруженных в грезы.– Так я и встретил Нойон.– Он улыбнулся.– Боги, видел бы ты ее тогда.– Он подмигнул и обхватил ладонями воображаемые буфера.– Орден собрал тысячу убийц вроде меня и натравил нас на этих вождей.– Он покачал головой.– Большей частью просто резня. Мы прорубались через мягкотелых Северных парней, убивали землепашцев, скотоводов, горожан, кого угодно – до тех пор, пока мы перемещали их посевы, всем было в общем-то плевать.– Он то ли усмехнулся, то ли фыркнул, но Рока понимал, что это наигранное – притворная черствость, приправленная сожалением. Взгляд фермера устремился вдаль.– Я убил мужа Нойон здесь, на этом дворе,– красивого парня, постарше. Она стояла на расстоянии вытянутой руки, во всей красе. У нее были слезы в глазах и нож в руке, но она просто глядела на меня. Хрен Имлера, никогда не забуду тот взгляд.– Он помолчал, словно все еще недоумевая.– Затем она показывает пальцем и говорит слова и выбирает меня следующим, прямо тут – с кровью ее мертвого мужа на моем мече, сворой убийц и псов позади меня. Я застыл на месте. Я принадлежал ей.– Он потряс головой, и в его глазах дрожали слезы.– Я никогда не заслуживал мира или семьи – после того, что натворил, после законов, которые нарушил. Но боги все равно мне это дали.– Он остановился и положил ладонь на предплечье Роки.– Ты… взаправду шаман? Ты правда можешь говорить с богами?
