—Да, я все еще в офисе,— сцепив зубы сказал Артем.
—Отдохните, на свежую голову лучше думается.
Плешецкий вздохнул и расслабил плечи. Все-таки в чем-то Арс был прав.
Тем не менее, он продолжал терзал себя этими долбанными полотенцами. Что бы сказал его отец, будь он жив и знай, как ведет дела его бестолковый сын? Артем помнил каждый шлепок, каждый удар ремнем и каждую затрещину от отца в те моменты, когда тот ловил его на косяке. Артема воспитывал только отец, и иногда какая-нибудь одноразовая сиделка, если у отца не было времени из-за работы. Мать умерла при родах. Когда Артем был маленький, он пытался разузнать у отца подробности, но тогда он еще не понимал, что задавать вопросы Василию Плешецкому было равносильно тому, чтобы кидать монетки в фонтан на счастье — бессмысленно. В какой-то момент Артем довел своими расспросами отца до того, что тот сильно шлепнул его по затылку, и маленький хрупкий мальчик неловко упал на руку, а после целый месяц ходил в гипсе. Отец лишь винил его за «слабость», мол только девчонки могут ломать себе кости, потому что они никчемные слабачки, годные супы варить, да детей грудным молоком вскармливать.
Будучи подростком, Артем уже был вовлечен в отцовский бизнес. Он стоял за стойкой регистрации, таскал тяжелые чемоданы по номерам, драил туалеты. Отец считал, что достойный владелец должен знать всю подноготную своего отеля. Нельзя сказать, что подростковый возраст Артема сопровождался бунтарством или скандалами, но все же иногда он перечил отцу. В те дни, когда он хотел погулять с друзьями, а его заставляли напяливать дурацкую красную форму портье. Или когда его заставляли пропускать важные соревнования в его спортивной секции, ради занятий с репетитором. «Ты собираешься отелем управлять или в шортиках по полю бегать!?» — кричал на него отец, и тогда все становилось на свои места.
Когда Артем учился в университете, отец стал давать ему более ответственные задания — работу с документами, и тогда малейший его промах оборачивался жесточайшим телесным наказанием. От отца он перенял привычку поднимать чуть что руку, и главное — бить по тем местам, которые можно скрыть одеждой. Он пережил это на собственном опыте, и не знал, что можно иначе. Иногда Артем думал, может быть и к лучшему, что мамаша померла. Если отец тратил бы на нее свои нервы, то он не дожил бы до шестидесяти, когда инсульт унес его в могилу.
Все же, несмотря ни на что, Артем любил своего отца.
Тем вечером Арс ехал домой в полном бешенстве, хотя вид у него был совершенно спокойный. Кто бы знал, с каким трудом ему дается эта невозмутимость, эта фальшивая вежливость, это лицемерие! Он ехал на большой скорости, и видел перед глазами не дорогу, а Лику. Ее влажные волосы, струящиеся по молодому телу, ее розовые соски, ее сочные губы, длинные ноги… Он раздевал ее глазами не раз и не два. Это успокаивало его, давало надежду.
Отвлекало от гневных мыслей.
«Как дела?» — написал он ей сообщение одной рукой, попутно выруливая на объездную дорогу. Его нервы напряглись до предела, кончики пальцев покалывало, а стояк, появившийся от одной только мысли, что Лика сейчас печатает ему ответ, лежа полуобнаженной в своей постели, непокорно пульсировал в такт подступающей к нему крови.
«Договорилась с рабочими, завтра начнут. Спасибо тебе большое!»
Арс улыбнулся одним уголком губ. Она ему благодарна. И за многое, что он для нее делал. На что ради нее шел…
XVIII. Алексей Блонский «Замкнутый круг» Глава 12. Как я смаковал затишье перед бурей
Утром я стоял возле кафе, пытаясь разлепить глаза после беспокойной ночи. Уже было невыносимо душно — солнце нагрело асфальт, и жар сочился от города горячим воздухом. Рядом ребята готовились выгружать стройматериалы, мы ждали Лику. Время близилось к пол девятому, а ее все не было. Я не на шутку переволновался, метался из стороны в сторону, не зная, то ли мне схватиться за мешки со шпаклевкой, то ли стоять в стороне и не мешать.
Она приехала на такси, и даже не успев еще выйти из машины, принялась извиняться. Лика открыла помещение и ушла куда-то внутрь, пока мы разгружались.
Знаете это чувство — ожидание и реальность? Когда ты рассчитываешь на одно развитие событий, а получаешь полную хрень? Вот и я в то утро испытывал некое разочарование. Почему-то я ждал, что ко мне ее отношение будет особенным, учитывая то, как мы общались накануне. Я ждал, что она улыбнется мне, поддержит светскую беседу, пусть короткую. Но я так в этом нуждался, и сильно разочаровался, когда она поставила меня в ряд с рабочими. Таская тяжеленные десятикилограммовые мешки, я пытался выпустить пар, и задумался, почему вообще она должна как-то меня выделять? В ее глазах я просто выполняю свою работу. Она не знает, о том, что я с головой погружен в ее внутренний мир. Для нее я просто незнакомец, случайный человек в жизни. Она не знает меня, не испытывает никаких чувств, да и не должна. Это как ревновать какую-нибудь кинозвезду, когда узнаешь о том, что она в браке или встречается с кем-то — бессмысленно.
В этом нет логики.
Мы принялись разводить шпаклевку. Ребята жестами указывали мне, что делать, и доверили самую безобидную работу — перемешивать. Проглатывая злость, я держал дрель со специальным сверлом в ведре и смотрел как лопаются густые серые пузыри, а Лика в это время закрылась в своем импровизированном кабинете, где стоял только офисный стул. Дело шло размеренно и гладко, маленькими шажками ребята выравнивали стены, приближая время к обеду. А я потерял даже смысл притворяться рабочим, потому что она так ни разу и не вышла проследить за ходом работы.
Стоя в туалете перед небольшим запачканным зеркалом, я умыл лицо и хорошенько в него всмотрелся. Я хотел увидеть ответы на все свои вопросы — что я здесь делаю, чего хочу, почему злюсь? Может быть, со стороны я выглядел странно — взявшись мокрыми руками за волосы, оттянув их к затылку, но туалет такое место, где можно уединиться с самим собой хотя бы ненадолго… Я никак не ожидал, что откроется дверь и испуганный женский голос вскрикнет:
—Ой!
Лика захлопнула дверь, а затем медленно приоткрыла ее, заглядывая внутрь.
—Я не заметила, что горит свет… У тебя все в порядке?
Я стоял как школьник, которого застукали за курением, ища место куда бы можно было спрятаться.
—Да, все хорошо… Жарко… я просто умылся.
Она до конца открыла дверь, и я разглядел ее тонкую посиневшую кожу под глазами. Видимо, ночь была бессонной не только у меня.
—В двенадцать должен прийти мальчик на прослушивание, вы, может, хотите пообедать?
—Да, скажу ребятам, что у нас перерыв.
Я поспешил выйти, но мы столкнулись в дверном проеме. Уступая дорогу, я сделал шаг вправо — а она влево. Затем я — влево, а она — вправо.
—Извини,— она неловко посмеялась, и мы снова синхронизировали шаг.
—Стой,— я поддержал ее смех.
Неуверенно мои пальцы сжали ее хрупкие плечи. Я постарался сделать этот жест максимально нейтральным, но то, как близко ее лицо находилось к моей шее, сделало ситуацию чуть ли не интимной. Невольно я окунулся в ее сладкий запах, и он вскружил мне голову. Отодвинув Лику в сторону, я переместился, и наконец нам удалось разойтись. Мы смеялись над нелепостью ситуации, но мне было невероятно страшно.
