—А начнем мы этот вечер с песни исполнительницы LP «Lost on You», которую спою для вас я!— Лика приложила руку к груди и коротко кивнула, не сводя с меня взгляда, а я поднял руки повыше, хлопая и радуясь тому, что наконец услышу, как она поет.— Помогать мне будет Евгений Беседа — лучший гитарист нашего города!
На этот раз аплодисменты продлились дольше. Весь оставшийся свет погас, зал погрузился в непроглядную темноту. Гости притихли в волнительном ожидании. Заиграла музыка, и вертикальным конусом на гитариста упал свет прожектора. Когда Лика начала петь, свет так же упал и на нее.
Слова медленно лились из ее уст. Она закрывала глаза и морщила нос от каждой высокой ноты, что безупречно давались ей. Она чувствовала каждую букву, песня шла из самого ее сердца, отрываясь болезненными рывками. Кудрявые каштановые волосы лезли в глаза, скрывая накатывающие слезы. Обе руки держали микрофон, хотя в этом не было необходимости. Она схватилась за него, словно боялась упасть. Левым каблуком она стучала в такт гитаристу. Короткое платье раскачивалось. Мягкие черты лица еле различимы в приглушенном свете сцены. Она пела о боли, которую причиняет ей любовь, о том, что она птица без крыльев, мечтающая о полетах. И я чувствовал ее раны. Они резали по мне с каждым ее словом. Казалось, она одна в этом зале. Вокруг ни души. Песня витает в воздухе. Я чувствую ее запах. Он горчит. Он острый. Он хочет, чтобы я поперхнулся им. Я снова посмотрел на нее и понял, что плачу. Слезы сами хлынули из глаз. Прежде я никогда не плакал. Ее кожа как ванильный йогурт. Мягкая, светлая. Я смотрел как ее губы сжимаются в трубочку и расплываются в отчаянном крике, как пухлые щеки трясутся от боли, как длинные ресницы слипаются друг с другом от слез. Она безупречна в своем безумном пении. У нее нет оболочки, нет тела.
Она сама есть песня.
Мне хотелось бежать, долго-долго, а потом упасть обессилев, и слушать собственное неровное дыхание. Меня бросило в холодный пот, воздух в легких стал тяжелеть. Мысленно я молил об одном — лишь бы она не заканчивала петь.
Никогда не заканчивала.
Не соображая, что делаю, на трясущихся ногах я встал, когда песня подошла к концу. Лика объявила следующих выступающих, а я пробирался через плотно стоящие стулья, извиняясь перед сидящими гостями. Прошел в двери, куда разрешалось заходить только персоналу, столкнувшись с официантом. Он чуть не выронил поднос из рук, но я был словно не в себе. Точно видел все происходящее со стороны.
Ноги несли меня за кулисы, где сидели светооператор, звукарь и она. Я встретил ее обеспокоенный взгляд, она что-то сказала, но я не разобрал слов. В одно мгновение я притянул Лику к себе, обхватив за тонкую талию. Она была такой маленькой, что я почти не ощущал ее в собственных руках. Не думая ни о чем, ни о каких последствиях или препятствиях, я поцеловал ее. Так сильно прижался губами, точно боялся, что она ускользнет, исчезнет.
Но она была здесь. Она отвечала на мой поцелуй, запустив пальцы в мои волосы. От нее пахло чем-то приятным. Чем-то пряно-соленым, легким и невероятно нежным. Это был ее запах. Запах кожи.
На секунду она отстранилась, приходя в себя, и спросила:
—Тебе понравилось мое выступление?
Я не ответил.
Не помню, как мы оказались в ее кабинете. Она взяла меня за руку и повела куда-то, но я мог думать только о вкусе ее губной помады. Несколько раз, пока мы шли, я останавливал ее, и снова целовал. А она снова меня куда-то вела. Мне было невыносимо отрываться от поцелуев.
Мне было мало.
Когда я все же осознал, что мы стоим в ее кабинете, и я прижимаю ее к стене возле книжного шкафа, мне стало страшно. Лика дрожала, одной рукой она обвила мою шею, вызывая волну мурашек по спине, а второй вынула мою рубашку, заправленную в брюки, и провела нежными пальцами по разгоряченной коже. Меня обдало жаром, когда она впилась в мою шею губами. Горячими, пылкими, безумными. Лика вернулась к губам, осторожно прикусила их, скользнула языком ко мне в рот, и я испустил стон, как мальчишка, не умеющий контролировать ситуацию. Щеки налились кровью, теперь я уже сгорал от стыда, но ей, кажется, было все равно.
Я не заметил, как обхватил ее за бедра, как задралось ее платье, как она обвила мой торс ногами. Все, о чем я сейчас мог думать,— неприличные, неприемлемые мысли, которые даже озвучивать страшно. Я усадил Лику на стол. Ничего не было видно. Дрожащей рукой я нащупал лампу и включил ее. Теплый желтый свет озарил половину ее прекрасного лица. Она смотрела на меня помутневшими от желания глазами.
Лика стала расстегивать пуговицы моей рубашки, не разрывая наши взгляды. Мне казалось, она хочет видеть каждую мою эмоцию, каждую реакцию на ее действия.
Я снова испугался.
Желание и страх переплелись и встали в моем горле острым комом, отчего я не мог ни продолжить целовать ее губы, ни прекратить все и прийти в чувство. Я нагнулся к ее шее, проводя кончиком носа по тонкой коже, и ее руки потеряли мои пуговицы. Неровный стук пульса в ее сонной артерии не помогал моему мозгу отрезвиться. Лика вся содрогнулась, а томный вздох, и то, как она откинула голову назад, подтвердили мое подозрение, что дрожь вызвана ярым желанием. Она больно вцепилась в мои волосы, прервав поцелуи, которые я оставлял на ее груди, но эта боль только увеличила разожженную страсть. Не в силах больше возиться с моей рубашкой, она дернула ее в разные стороны. Несколько пуговиц упали на пол, звонко ударившись о него. Ее руки исследовали мой торс, и я захлебнулся в нахлынувшей страсти. Лика оставляла на моей груди влажные поцелуи, а я покрылся мурашками.
Одной рукой я запутался в ее волосах, разминая заднюю часть шеи, а второй расстегнул замок платья. Провел рукой по гладкой спине, от лопаток вниз к пояснице, легкой щекоткой пройдясь по позвоночнику.
—Мы не должны,— послышался хриплый голос Лики. Она не прервала череду поцелуев, наоборот, они сделались настойчивее.
—Хочешь, чтобы я перестал?— ответил я не менее сиплым голосом, а сам скользнул под ее платье, провел по мягкой коже на внутренней стороне бедра, ведущей к самому чувствительному месту.
Лика расстегнула мой ремень, провела пальцем под резинкой нижнего белья слева направо, и воздух в моих легких снова сгустился, стал вязким.
—Хочу,— прохрипела она.
Это прозвучало не как протест, а как призыв к действию.
Не чувствуя собственных рук, я стянул с нее платье. Между нами осталось слишком мало одежды. Она одернула мои брюки, и они упали. Лика прижалась ко мне всем телом, а я обхватил ее талию, прикусив мочку уха. В этот момент я понял, что безумно счастлив.
Счастлив настолько, что потерял голову.
Она кружилась. Она была пустой.
Мы оба издали протяжный стон удовольствия, и я заметил, как в ее глазах просияли искры, когда это случилось. Голову окутал туман, я не слышал собственных мыслей, хотя их было очень много. Я был поглощен все тем же перехватывающим дыхание счастьем. Оно возникало всякий раз, когда я открывал глаза и смотрел на ее силуэт, отбрасывающий изящную тень на стену позади. В дурмане возбуждения я почувствовал, как сердце сжалось в груди острым камнем, и мне захотелось его вырвать, даже рука неосознанно потянулась к солнечному сплетению. Лика прижалась ко мне голой грудью, и мне стало так тепло, будто кто-то выкрутил отопление на полную мощность. Ее язык скользнул по моей шее — и это стало последней каплей.
