—Например, в библиотеке. Вы не против латте?
—Нет.
Я огляделась. Просторный зал. Одна стена — пепельно-красная, другая — приятно серая. Большие окна, тоже застеклённые. Очевидно, стекла в этом мире предостаточно. А ещё первомирцы используют какие-то новые технологии, позволяющие делать стёкла очень большими. Помещение наполнял свет, который я бы назвала магическим, если бы не знала твёрдо, что в Первомире магии нет. Но ни свечей, на масляных ламп, ни газовых фонарей, ни факелов — ничего не было. И свет был похож на дневной солнечный. Он не мигал, не метался. Может тут как-то зеркалами отражают его с улицы? Круглые столики. Странной, очень лаконичной формы кресла из… Я не знаю этот материал! Я провела рукой. Шершавый, тёплый, как дерево, но не дерево.
—Пирожное? Торт? Что-нибудь?— Герман, стоя перед прилавком, обернулся ко мне.
Я подошла к нему. Полноватый темноволосый мужчина с бородкой — очевидно лавочник — меланхолично смотрел на нас. Меня поразило, что рукава его рубашки были обрезаны по самые плечи. И нигде не виднелось ни шнурков, ни пуговиц.
—Не люблю сладкое,— отрезала я.— Просто… кофе.
—Четыреста двадцать рублей, пожалуйста,— произнёс лавочник.
Сколько⁈ Это какими деньгами? Медными? Серебряными? Я сглотнула, хотела было откашляться и сказать «не надо», но Герман поднёс маленький, не больше ладони прямоугольник, к торчавшей из прилавка штуковине, описать которую я бы затруднилась.
—Оплата по карте?— уточнил лавочник.
Странно, что он не торгуется. Странно, что не пытается уговорить взять что-либо ещё. Я пронаблюдала, как Герман приложил прямоугольник, а затем из другой машинки полезла узкая лента бумаги. То есть… карта это и есть кошелёк? А как там помещаются монеты? И как оттуда достаются?
Едва ли не раскрыв рот, я завороженно наблюдала, как задрожала третья машина, а затем из неё прямо в чашку полились струи напитка с неизвестным мне, но вкусным ароматом. Заиграла какая-то мелодия и низкий голос запел что-то на незнакомом мне языке. Я сразу догадалась, что это телефон. И действительно Герман поднёс его к уху, прошёл и сел за столик у окна. Вытянул ноги.
—Да. Нет. Занят. С Выборгом в процессе. Скину на е-мейл. Когда освобожусь. Вера, если тебя не затруднит, перестань, пожалуйста, контролировать меня. Я позвоню. Нет, я занят. Всего доброго.
Выдохнул, положил телефон рядом, постучал пальцами о стеклянную столешницу. Посмотрел на меня. Согнул ноги в коленях, освобождая пространство для меня. Я села напротив. В принципе, этот человек — мой шанс немного узнать о пропавшей девице, на чьё место угодила я. Конечно, доверять Герману не стоило, но как-то разобраться в произошедшем было бы неплохо.
—Мы остановились на том, что вы обвинили меня в измене Артёму,— заметила я.— Это странно, с учётом того, что ваш брат постоянно за что-то просит у меня прощения… А я ничего не помню.
Фух. Да. Это было гениально. Не помню, не знаю, не понимаю. Близко к правде. Широкие русые брови поднялись:
—В каком смысле «не помню»?
—А у этого слова есть разные смыслы?
—Что именно вы не помните?
—Ничего, что было до нашей встречи ночью.
—На Выборгском шоссе?
—Да.
Герман растерялся. Взгляд его стал почти испуганным:
—Я всё же вас задел? Но… Это невозможно! Я бы почувствовал…
—Нет. Не задели. Я просто ничего не помню. Откуда там взялась. И вообще. Давайте честно? Если бы ваш брат меня не увидел и не назвал по имени, я бы даже не знала, кто я.
Ну а теперь, Герман Павлович, давай, расскажи мне о том, какая я плохая. А я послушаю. Ведь так легко сочинять, когда человек ничего не помнит! Мужчина задумчиво посмотрел на меня, словно пытался понять, лгу ли я. Глубоко вдохнул, резко выдохнул.
—Два средних латте,— изрёк лавочник.
Мой собеседник встал, подошёл, забрал две кружки на блюдцах, вернулся и поставил одну передо мной.
—Вы к врачу обращались?
—Это слишком дорого,— покачала головой я.
—По ОМС, я имею ввиду.
Я рассмеялась.
—Я даже не знаю, кто такой этот ваш «омээс»,— сообщила доверительно, поднесла чашку к губам и сделала глоток.
—Это полис медицинского страхования, дающий право любому гражданину на бесплатное лечение,— машинально ответил мужчина и поставил чашку на стол. В серых глазах светилось недоверие.
—Бесплатное лечение?— изумилась я.
Тролли зелёные! Этот Первомир нравится мне всё больше и больше. Наверное и та женщина-врач, которая приходила, тоже пришла… бесплатно? То есть, Артём ей не платил? Гора с плеч… И тут же я подумала: женщина-врач! Женщина! Это же так гениально: женщина врач для женщин-больных!
—М-да,— пробормотал Герман Павлович.— Ну хорошо, а про Артёма что-нибудь помните?
Я замотала головой.
—Про Руслана?
—Нет. Я даже имя своей собственной сестры не помню!
—Осения.
—А вам откуда известно?
—Когда на втором курсе университета вы сошлись с моим братом, Артём мне все уши прожужжал о том, какая вы необыкновенная, прекрасная девушка, про вашу семью, тяжёлое материальное положение, мать-одиночку, младшую сестру. Признаться, не помню, как зовут вашу мать, но имя сестры уж слишком необычное.
—Как вы меня нашли?
—У меня сегодня день рождения. Артём позвонил вам при мне, а затем сорвался с праздника и поехал. Я просто последовал за ним.
Ну ничего себе расклад!
—То есть, вы следили за собственным братом?
—Да. Это не было сложно.
Я задумалась.
—Вы не логичны,— заметила хмуро.
—Это почему ещё?— Герман наклонил голову набок.
—Вы считаете меня скверной женщиной, готовой на любую подлость ради корысти, но при этом пытаетесь о чём-то со мной договориться. На что вы надеетесь? На подкуп? Ну хорошо, вы мне заплатите, я возьму деньги с вас, а затем ещё и с Артёма. Если я вот такая… продажная, то кто мне помешает так поступить?
Герман взъерошил волосы жестом Артёма, нахмурился. Стиснул зубы и вдруг усмехнулся:
—Вы правы,— заметил как-то потерянно.— Но вот это всё… Год назад мы с трудом привели Артёма в себя. После того, что случилось… Чёрт. Я действительно потерял самоконтроль. И мозги.
Я рассмеялась:
—Будем откровенны, мозгов я у вас ещё вчера не заметила.
Кофе был вкусным. Горьким, почти как пиво, но несколько иначе, однако молоко смягчало вкус. Мне было зябко, и я чувствовала себя простуженной.
—Откуда вы узнали про то, что я изменила Артёму?— задала я самый главный на этот момент вопрос.— Или видели сами?
