* * *
—Ай, какая умница ты, Забавушка. Лучше и придумать нельзя!
Знахарка повела ладонью над махоньким блюдцем с водой, и мелькавшие в нем тени пропали. Когда-то эта щербатая тарелка была одним из самых могучих даров Лады — могла показать то, что твориться аж за морем. А сейчас испортилась. Чар волшебной вещи хватало лишь на Северное царство, да и то раз в три весны.
И чем дальше было искомое, тем хуже показывало блюдце. Но на этот раз повезло ей с местом.
Тень на воде вновь шевельнулась, являя лицо древней старухи.
—Спасибо, сестрица,— шепнула знахарка, и, хоть Ягиня не могла её слышать, однако в ее мутно-зеленых глазах сверкнуло понимание. И робкая надежда.
—Помолись богине, сестра,— попросила травница.— Авось дело наше наконец-то сладится.
Однако ответа рассмотреть не успела: вода стала темной и чары блюдца развеялись, точно дым от костра.
Знахарка тяжело вздохнула. Ну, и так хорошо… Благоволит им судьба, ведёт по тонкой тропинке меж острых шипов беды к справедливости.
Закончились испытания в Топи, сгинул кмет Бокша, и теперь голубкам побыть бы вдвоем, чтобы Властимир сделал Забаве долгожданное дитя. Знахарка аж зацокала, предвкушая, с каким удовольствием возьмёт пищащий свёрток на руки.
Это будет девочка! Правая десница Лады, которая сокрушит своего же отца, а потом бросит вызов Сварогу.
Но до этого слишком далеко. Пока стоит подготовиться к переезду. Если Властимир не дурак, то захочет порадовать свою любушку, пригласит ее сестер в белокаменный Сварг-град. Одно плохо: сидит там злобная гадина — Мстив. У него нюх тонкий, может ее ворожбу услышать. Ничего, поживет пока в лесу. Ей ли привыкать?
Глава 25
Дорога в Сварг-град прошла как в тумане. Вот перед ней темные стены избы, где жили волхвы — и вдруг уже расписные палаты княжьих хором.
А рядом склонившаяся в три погибели чернавка.
—Госпожа, тебя хочет видеть госпожа Ирья,— скороговоркой выдохнула девушка.— Велишь принять?
—Да…
Коротенькое слово ещё не успело растаять в воздухе, а прислужница убежала, только серый подол мелькнул. И снова пусто в горнице
Не зная, чем сея занять, Забава подошла к окну. В княжьих покоях князя они были особенными — собраны разноцветным узором из тонких кусочков камня под названием хрусталь. Князь рассказывал, что находят такой в горах и долго стараются, чтобы придать ему форму, потом скрепляют меж собой особенным раствором. А когда лучи солнца попадают на такое окно, то рассыпаются сотнями весёлых бликов. Однако сейчас на улице шел пепельный дождь вперемешку со снегом.
Опять будет неурожай, а перед этим болезни. Случившееся в Топи не прошло бесследно. И для неё, Забавы, тоже. Ладонь сама легла на грудь, словно это могло бы облегчить давшую на нее тяжесть воспоминаний.
Казалось бы, в прошлом все! Жива, невредима, ещё и князь мягок как никогда, а вот поди ж ты… Ушла радость из сердца, и даже ласка Властимира не могла ее вернуть. Но Забава снова и снова пыталась забыться в любовной страсти, чтобы найти хоть краткое облегчение.
Дверь тихонько скрипнула.
—Вернулась, беда светлокосая,— проворчали за спиной.
Обернувшись, Забава выдавила из себя улыбку.
—Здравствуй, Ирья… Да, вернулась.
—Ну так помоги немощной сесть!
Глаза женщины все еще были повязаны платком. А вот целебные бинты пропали.
—Как твои глаз, Ирья? Что говорят лекари?
Но женщина махнула рукой.
—Все одно и то же — время надобно. Но что я! Лучше расскажи, как ты по Топям бегала.
Забава понурила голову.
—Что говорить мне, Ирья? Про мавок, сошедших с ума от боли и ярости? Про гнилых насквозь чудовищ — порождений страдающей богини? Или про то, сколь жестоки оказались волхвы, принесшие в жертву безвинное дитя?
Но надзирательницу это не тронуло. Не она ведь пропустила через себя то, что довелось испытать несчастному ребенку…
—Да, про это и говори!— подсела ближе.— По терему-то слухи ходят один другого заковыристей. Особенно наложницы стараются — наплели небылиц три лукошка с горкой… Ох, Забава,— схватилась за щеки,— завтра же беги на поклон к идолу Сварога, а то нарекут ведьмой.
Горько было про это слушать.
Но чего ждать от женщины, чья жизнь изломана мужской подлостью? Конечно, ее норов загрубел, и обижаться на сказанное не стоило. Диво, что Ирья вообще нашла в сердце тепла, чтобы по-своему, но приветить безродную наложницу.
Тихонько вздохнув, Забава огладила шелковый подол платья и ковырнула узор золотисто-алой вышивки.
—Схожу, Ирья. Может, не завтра, но…
—Никаких «но»! Я тебе добра желаю, глупая! И что за печаль в голосе? Даже я, слепуха, вижу как бледны твои щеки, а глаза потеряли блеск. Улыбнись веселехонько, а не то господин наш живо кого румяней найдет.
Забава аж дыхание затаила.
—Н-не могу я быть… румяной. Злые мысли гложут.
Ирья руками всплеснула — даже браслеты звякнули.
—Тьфу! Вот уж точно бестолковая! Смогла обманом навязаться к князю в поход, а себе наврать не умеешь. Да хоть бы кубок вина выпей! Такой шум в голове поднимется — никаким «злым мыслям» ходу не будет.
Забава в изумлении уставилась на Ирью. В словах женщины была крупица правды. Вспомнить хотя бы, как князь отогревал непутевую наложницу вином. И действительно в голове сильно шумело. Может, и сейчас так же будет?
—А где достать вино?— отважилась спросить.— Я и не знаю.
Надзирательница хлопнула себя по лбу.
—Ты в княжьих покоях, дурочка! Прикажи — и принесут…
Вот так просто? Забаве в это с трудом верилось.
—…А за хороший совет развлеки меня беседой,— продолжила настаивать Ирья.— Про Топи ты мне так ничего и не рассказала.
И Забаве пришлось покориться. Обижать надзирательницу не хотелось. Но и вспоминать о произошедшем — мало желания.
Ох, права Ирья. Надо бы попробовать выпросить для себя вино. А там видно будет.
* * *
Властимир
За время его отсутствия в тереме почти ничего не поменялось. Кроме того, что будто бы по делам исчезли два братца, которые и подсказали Забавушке проникнуть в повозку для припасов. Узнал он это ещё по пути в Топи. Его светлокосая беда хитрить не умела, и Властимир легко выспросил, отчего наложница решила прыгнуть в повозку.
Ох, как просила потом Забава не наказывать этих дураков. Заверяла, что и сама бы нашла способ.
В начале хотелось ему с ястребом приказ отправить — слишком зол был. Однако Властимир не стал торопиться. А вот на Совете дал себе волю. И хоть проступок братьев был не слишком большим грехом и даже пользу принес, а все равно за длинные языки придется уплатить золотом — другим неповадно будет рты разевать.
