—Река!— заорали вдалеке безумным голосом.— Чудь! Она… светлая стала! Ушел яд!
Забава покачнулась от нахлынувшей слабости, а над головой громыхнуло ругательство. И сколько восторга в нем было!
Князь подпихнул коня. Как на лодочке Стогрив понес их с князем прямиком в распахнутые ворота. А рядом бежал народ. Кто в расхлестанном полушубке, кто без шапки, но все с одинаково безумными глазами. Не верили, что такое может случиться. И Забава их понимала. Разве черный яд способен исчезнуть? Перестать отравлять все вокруг и дать реке снова нести жизнь? Чудо, не иначе…
Но чем ближе они подбирались, тем крепче становилась в сердце надежда.
А когда Стогрив вышел на крутой берег и прошел вниз, мимо очарованных людей прямиком к посветлевшей водице… Забава первая спрыгнула с лошадиной спины. С улыбкой зачерпнула сразу в обе горсти да и попробовала. Ах, вкусно! Лучше растаявшего снега. Будто еще свежее и чище. А донышко до последнего камня видно, а на нем…
—Рыба!— охнул кто-то.— Вон же, вон! Хвостом вертит!
Восклицание еще не растаяло в воздухе, а на берегу стало вдруг пустовато. Властимир хохотнул.
—Ну, сейчас весь Сварг-град за рыбалку примется. Оно и хорошо — народ делом занят будет. А нам пора в терем. Крепись, Забавушка, просто так нас не отпустят отдыхать.
Она это знала. Может, до глубокой ночи спать не придется, но все не важно, если рядом будет Властимир. И Забава поспешила вслед за своим любимым.
Глава 41
Властимир
Дверь закрылась, надежно скрывая их от царившей в тереме суеты. Наконец-то! В один шаг Властимир оказался рядом с Забавой, обнял ее. А любая ответила. Прижалась крепко-крепко, пряча личико на его груди. И сколько они так стояли — одним богам ведомо.
Не умея остановиться, он все наглаживал стройную спинку да кропил поцелуями макушку. Неужели вырвались из цепких лап знати? До сих пор в ушах шумит от множества голосов, а перед глазами мельтешит хоровод лиц. Надо было рассказать про Ладу и Сварога, отдать приказ со Мстива глаз не спускать, успокоить воинов да распорядиться Рахиму стеречь — еще натворит сдуру чего-нибудь! Лишь к вечеру он привел Забавушку в купальни, чтобы смыть тяжесть непростого дня. И теперь, в тишине, может расплести ее светлые косы и уложить на обитые шелком лежаки.
Любимая тихонечко вздохнула:
—Властимир…
И охнула, когда теплая шерстяная накидка с шорохом легла на каменные плиты купальни. А его пальцы пробежались по шнуровке платья.
—Дай взглянуть на тебя без одежи, любимая,— ответил хрипло.
И ворот платья ослаб, обнажая нежную девичью кожу. Как мечтал он вновь коснуться ее поцелуями! Оставить на тонком изгибе шеи метки и упругим холмикам грудей внимание оказать… Не сдержавшись, Властимир раскрыл ворот шире, освобождая из ткани манящую плоть. Вспыхнув, Забава опустила ресницы. А потом сама потянула вниз платье вместе с сорочкой. Выскользнула из напитавшейся влагой одежи, как рыбка, и встала перед ним нагая.
Как Властимир сдержался — сам не знал. Вид чуть округлившегося животика и налитых соком грудей чуть не лишил рассудка. Подхватить бы красавицу на руки да взять прямо у стены, осыпая пламенными ласкам! Но Властимир лишь прохрипел:
—Теперь и меня раздень, любая…
Забавушка раскраснелась пуще прежнего, однако приказ исполнила.
Неловкими пальчиками принялась воевать с завязками ременной перевязи. И пусть ее дыхание было неровным от страсти, однако Властимир чуял — любимая все еще тревожится.
Слова дуры-травницы о том, что лишь вино питало их страсть, опутали ее сердечко колючими лозами сомнения. То и дело Забава вдруг принималась кусать губы или замирала пугливой птахой.
Нет, это не дело!
Князь он или не князь? Землями своими правит — поди, и с женщиной сладить сумеет!
Ременная перевязь звонко цокнула по полу.
—Властимир!— вскрикнула Забавушка, стоило подхватить ее на руки.
—Так, это мое имя,— улыбнулся, шагая к лавкам.— Покричи немножко…
И усадил любимую на лавки, а сам устроился меж стройных ног.
* * *
Жаркий поцелуй опалил губы, но не мог усмирить хоровода беспокойных мыслей.
Понравится ли Властимиру? Сумеет ли она снова быть желанной? А может, и правда дело в том глотке вина?..
—Много думаешь,— заворчал князь и прижался ближе.
Накрыл ее своим телом, шире развел ноги и…
—Ох!
Не сдержалась, почуяв мужские пальцы у самого лона. Однако Властимир не спешил проникать внутрь, гладил только, неторопливо так… легонечко.
—Какая ты у меня красавица,— шепнул, скользя дыханием от шеи до обнаженных грудей.— И сладенькая, будто ягодка…— легко прикусил вершинку
Забава аж дернулась.
Приятно это! Но все равно не так, как раньше. Она ещё способна мыслить и, если захочется, оттолкнуть мужчину… А в прежнее время теряла волю от одного касания. Неужели так всегда будет?!
Властимир будто понял ее смятение.
—Ты должна верить мне,— шепнул строго.
И вновь укусил. Мягко так, очень нежно… А потом поцеловал, сгребая в ладони сразу обе груди.
—Веришь мне?— сладко облизнул тугие комочки плоти.— Вкусная моя… любая…
И вдруг соскользнул ниже. Прямо к раскрытым ему навстречу бёдрам!
У Забавы перед глазами помутилось. Нельзя так! Он же… он князь! А она…
—О-о-о!— задохнулась, почуяв, как Властимир целует лоно.
Раскрывает пальцами, глубоко проталкивает язык, будто вылизывая ее изнутри, и снова скользит губами по влажной от сока плоти.
Но разве так можно?! Он ведь никогда… еще ни разу…
С губ сорвался стон, а в голове вдруг стало пусто.
Не в сила отвести взгляда, Забава смотрела на бесстыдную, но такую сладостную картину: ее ноги были безвольно закинуты на широкие плечи, остренькая и блестящая от слюны грудь тяжко вздымались, а чуть раздавшийся живот не мог скрыть темной макушки, накрытой ее ладонями.
Ох!
Когда она успела схватить князя за волосы?! Прижать его к себе, будто это она госпожа, а он — ее покорный раб?!
Нет, не могла думать!
Только стонать и шире разводить бедра, отдавая себя во власть умелых губ и рук.
—Да, да… Ещё…— задыхалась, чуя, как низ живота стягивает от желания.
Из крохотной искры оно стремительно разрасталось в пламя. Жгло изнутри, проносилось по коже волнами. Все сильнее и сильнее, пока вдруг не опалило так, что из груди вырвался крик, а из глаз брызнули слезы.
Хорошо как! Нет, не вынесет больше! Дыхания лишится! Но ее господин не знал пощады. Снова и снова брал ртом, прикусывал, толкался пальцами, и за первым удовольствием пришло второе — слаще и ярче во сто крат.
