— Не бросай «Южные моря», Брент. Позаботься о Патриции и Патрике…
— Спокойно, Стерлинг, — проговорил Брент, стараясь скрыть отчаяние наигранной бодростью. — Просто лежи и старайся глубоко дышать.
— Носилки! — Возглас раздался где-то совсем рядом. Брент повернулся, но заволакивавший все вокруг дым мешал разглядеть того, кто кричал.
— Носилки! — громко крикнул Брент. Где-то рядом была помощь.
— Я иду… Крикните снова, чтобы я смог сориентироваться!
Голос, ответивший Бренту, был исполнен спокойствия и уверенной властности. Макклейн встал, чтобы разглядеть неожиданного помощника, и остолбенел.
Человек был одет в синее. «Капитан янки!» — понял Брент, разглядев золотые нашивки на рукаве. Светло-желтые волосы офицера были коротко подстрижены, карие глаза смотрели дружелюбно; в них светился недюжинный ум. Федеральный капитан смотрел на Брента озадаченно.
Несколько секунд, которые показались бесконечными, двое мужчин разглядывали друг друга, напряженно ожидая нападения. Потом капитан федералов перевел глаза на Стерлинга:
— Ранение в живот?
— Думаю, что да.
Капитан склонился над Стерлингом и сдвинул с места импровизированную повязку.
— Все может быть не так уж плохо, — произнес янки, стаскивая со Стерлинга кавалерийскую куртку и рубашку, чтобы осмотреть рану:
— Надо унести его отсюда, — с трудом выдавил из себя Брент.
Стало ясно, что янки взяли церковь и захватили лес. Капитан посмотрел на Брента:
— Вы не сможете никуда его унести: он не выдержит дороги и умрет. Вы не сможете обойтись без помощи.
Брент попытался прочистить горло и откашлялся.
— Я не могу оставить его здесь, — почти шепотом произнес он.
Капитан янки встал, покусывая губу:
— Послушай меня, мятежник. Слухи о том, что хирурги янки зарезали больше конфедератов, чем их убили на поле боя, довольно сильно преувеличены. Я врач, сэр. Я дал клятву лечить больных и раненых, и мне плевать, какую форму они носят — синюю или серую. Оставьте его мне. Это его единственный шанс. Тут земля уже объята смертью. Тысячи уже погибли, и еще больше погибнет потом. Не делайте этого человека одним из убитых.
Стерлинг мучительно застонал, и Брент склонился к нему:
— Брат, ты слышишь меня? Это капитан…
— Капитан медицинской службы Дурбин, — подсказал Бренту янки, снова опускаясь на колени возле раненого.
— Я знал Дурбина в Нью-Йорке еще до войны, — солгал Брент. — Он позаботится о тебе.
— Нет-нет, не оставляй меня умирать у янки!
— Ты не умрешь. Стерлинг. Я никогда не собирался всерьез заниматься «Южными морями». Тебе придется самому вести там хозяйство, а для этого надо остаться в живых. Стерлинг! Только янки могут оказать тебе медицинскую помощь! Только они…
Рука доктора коснулась плеча Брента. Он посмотрел в глаза армейскому капитану-хирургу.
— Он совершенно обессилел от потери крови. Не стоит с ним разговаривать. Может быть, он умрет, но я даю вам слово, что сделаю все, чтобы спасти ему жизнь. А вам лучше уйти отсюда. Тюрьма — не самое хорошее место на земле. Скажите, как вас найти. Я напишу вам, как только смогу.
Брент колебался лишь краткую секунду.
— Дженнифер Макклейн, Джексонвилл. Если он умрет, она приютит его жену и… сына. — Янки кивнул.
— А теперь уходи, мятежник, пока сюда не пожаловал военно-полевой суд.
Брент поднялся и побежал в лес.
* * *
Сражение продолжалось до самого вечера. Генерал Худ изо всех сил старался удержать линию, ограничивающую поле, но федералов было слишком много и им удалось потеснить южан. Канавка глубиной в несколько футов была заполнена трупами. Солдаты успели окрестить ее кровавой дорогой.
Ли принял решение форсировать Потомак и уходить в Западную Виргинию. У генерала Макклеллана не было сил преследовать отходящих конфедератов.
Так закончилась самая кровавая битва в истории Гражданской войны.
Всю ночь, слушая неистовые крики раненых, Брент разыскивал на поле боя своего отца, но тщетно. Капитан Джастин Макклейн из Второго флоридского кавалерийского полка пропал без вести.
* * *
На рассвете Брент покинул армию Северной Виргинии я направился в Ричмонд. Быстро проскакав по улицам столицы Юга, он примчался прямо к своему кораблю. Люди все еще находились на берегу, пользуясь отпуском, но Бренту не было никакого дела до команды. Следующие четыре дня он безвыходно провел в своей каюте, в одиночестве предаваясь своему горю.
Первым вернулся Чарли Макферсон. Он уже слышал о несчастье, приключившемся с отцом и братом Брента, и предпочел бы не тревожить капитана, но на судно начали возвращаться матросы, и пришлось постучаться в капитанскую каюту.
— Я не стану слишком беспокоить вас, капитан, но команда возвращается, да к тому же по тавернам ходят странные слухи, которые могут вас заинтересовать.
— Что там стряслось, Чарли? — устало поинтересовался Брент.
— Кажется, кто-то решил составить нам конкуренцию. В море откуда ни возьмись появилась конфедератская шхуна, на которой нет ни одного офицера. Янки говорят, что команда состоит из индейцев и одной… женщины, сэр. Они потопили уже четыре шлюпа, три шхуны и два фрегата янки, и все это у берегов Южной Флориды. Шхуна называется «Гордость повстанца».
Когда Чарли входил в каюту, Брент безучастно смотрел в потолок. Услышав сообщение помощника, он сбросил ноги на пол и вскочил с койки.
— Что? — вне себя от гнева прошипел он.
— Скорее всего, это правда, капитан. Старики в таверне читали это в газетах янки. А сами янки здорово досадуют на это. Уж больно много хлопот доставляет им это судно. Там, видно, собрались такие же нахалы, как мы!
— Сукина дочь! — загремел Брент. — Маленькая идиотка! Не верю я в это! Она же не знает, как ведется война. Где она раздобыла судно? Откуда взялся экипаж? Ах да, это же индейцы! Ну, Рыжая Лисица!
Чарли молча попятился, не желая быть захлестнутым волной капитанского гнева. Брент Макклейн редко выходил из себя, но уж если это случалось, то чертям становилось жарко.
Капитан мерил нетерпеливыми шагами свою тесную каюту. Серые глаза его горели огнем.
Внезапно Макклейн резко остановился у стола:
— Мы готовы к отплытию?
— Да, сэр. Экипаж на борту. Мы предполагали выйти с рассветом… — Брент с решительным видом прошел мимо Чарли.
— Снимаемся с якоря сейчас же. Сумерки — самое лучшее время для прорыва блокады. — Задержавшись в дверях, Брент вдруг обернулся и изо всех сил грохнул кулаком по обшивке каюты; — Я ее убью! Черт, задушу собственными руками! Она должна понять, что не такая уж она неуязвимая. Она не должна вести себя как последняя дура. Если не поймет, то я закую ее в цепь и посажу в клетку.
