–Онивсе были очень расстроены. Ноодин молодой человек выглядел прямо подавленным. Почти такимже, какМариночка. Ядумаю, онибыл Доктором.
–Сможете его описать?
–Япостараюсь,– пообещала Зинаида Николаевна, однако веё голосе слышалось очень большое сомнение.– Одиннадцать лет прошло.
–Аможет, ине Доктор,– бросил Алексей.– Онведь уехать долженбыл.
–Далеко?– насторожился Вербин.
–Марина говорила, чтоДоктора должны вернуть вМоскву наочень хорошую должность. Онещё смеялся: приехал вИркутск «заработать очки» дляповышения, анашёл жену-сибирячку,– рассказал Пётр Дмитриевич.– Амы шутили, чтоей повезло– станет столичной штучкой.
–Додиагноза шутили,– добавил Алексей.
Феликс молча кивнул.
–Напохоронах они были?
–Яневидел,– качнул головой Алексей.
–Япохороны плохо помню,– вздохнула Зинаида Николаевна.
–Ятоже,– тихо сказал Пётр Дмитриевич.
Можно понять…
Вопросы обэкспедиции подошли кконцу, оприятелях– тоже, пищи дляразмышлений Вербин получил немного, нооставалась слабая надежда, чтоеё можно добыть иным способом.
–УМарины была своя комната?
–Конечно.
–Итам всё точно также, кактогда,– почти сгордостью сообщил Пётр Дмитриевич.
–Высохранили комнату дочери?
–Яуже тогда жил отдельно,– объяснил удивлённому полицейскому Алексей.
–Анам идвух оставшихся достаточно,– произнесла Зинаида Николаевна.– МысПетей заходим кней… сидим…
Не«вкомнату», а«кней»– кдочери.
Одиннадцать лет прошло, аболь неутихает. Больостаётся навсегда.
–Я…– Вербин откашлялся.– Простите… ямогу осмотреть комнату?
–Конечно.
Которую регулярно убирали… ноитолько. Вовсём остальном она осталась вточности такой, каквпоследний день жизни девушки. Наспинке стула висит чёрная толстовка. Написьменном столе– книги итетради, водной стопке, вперемешку. Сверху лежит авторучка. Наприкроватной тумбочке– планшет инаушники.
Всё кактогда.
–Марина вела дневник?
–Нет.
–Записи изпоездок она обрабатывала, систематизировала ивыкладывала насайт сообщества.
–Оригиналы сохранились?
–Да, конечно.
–Можно япросмотрю? Хотьчто-нибудь?
–Двеверхние полки вкнижном шкафу.
–Спасибо.
Толстые тетради вперемешку сразномастными блокнотами. Рукописные заметки обэкспедициях ипоходах, карты идаже зарисовки. Рисовала Марина неплохо. Ипочерк унеё был аккуратный, такой трудно сохранить впоходе, когда приходится записывать наколенке. Попочерку чувствовалось, чтодевушка очень старалась. Нони слова отсебя– всезаписи строго поделу. ЕслиРина ивела дневник, вкотором делилась эмоциями ипереживаниями, егонужно искать специально. Новрядли девушка занесла внего что-то действительно важное.
Феликс вернул блокнот наместо изадумчиво оглядел комнату.
Внеприкосновенности.
Пожилые родители Марины скоро станут старыми. Уних есть сын, наверняка– внуки иливнучки, которые никогда вжизни невидели «тётю Марину», мемориал которой находится вквартире бабушки идедушки. Интересно, имего показывали? Вполне возможно. Нодля них мемориал неимеет такого значения, какдля Зинаиды Николаевны иПетра Дмитриевича. Неможет иметь. Ипоэтому однажды мемориал будет разрушен. Иневажно, ктоздесь будет жить– внуки илидругие люди, никто изних неоставит комнату впрежнем виде. Итогда оРине будет напоминать лишь надпись накладбищенском камне.
–ГдеМарина хранила фотографии?
–Вкомпьютере, втелефоне, напланшете– гдевсе хранят,– ответил Алексей.
–Скажите, ясмогу взять телефон ипланшет?– осторожно спросил Феликс.
–Телефон пропал,– ответила Зинаида Николаевна.– Мыего обыскались, ноне нашли. Апланшет…– Онапосмотрела намужа. ПётрДмитриевич, поколебавшись, кивнул.– Планшет возьмите. Только он подпаролем имы внего стех пор незаглядывали.
–Мыпостараемся что-нибудь придумать,– тихо сказал Вербин. Поймал взгляд Алексея иответил наего вопрос дотого, какон был задан:– Ядаю слово, чтоесли напланшете окажутся частные фото, онинивкоем случае небудут обнародованы. Ялично заэтим пригляжу.
–Если вы надеетесь найти фото Кейна илиДоктора, тоскорее всего неполучится: Марина нелюбила фотографировать людей,– добавил Алексей.– Ноохотно позировала.
–Марина была красивой,– негромко сказал Вербин, глядя нафото девушки.
Наодно измногих фото, украшающих комнату: Марина впоходе, напляже, впарке, нанабережной, наИерусалимской лестнице… Ивезде одна.
Зинаида Николаевна вновь всхлипнула, дотронулась допредплечья мужа ивышла изкомнаты. ПётрДмитриевич кашлянул, буркнул что-то нечленораздельное ипоследовал заженой.
–Ясказал что-то нето?– тихо спросил Феликс.
–Имдосих пор больно,– ответил Алексей, разглядывая одну изфотографий сестры.– Очень больно. Яприезжал часто, новсё-таки приезжал, ане жил здесь, ито чувствовал себя погано. Аони наблюдали затем, какМарина угасает. Здесь. Всвоём доме. Вих доме. Врежиме двадцать четыре насемь. Ихдочь.– Алексей выдержал короткую паузу.– Ябы, наверное, невыдержал. Яуверен, чтоневыдержалбы. Аони как-то справились идаже несошли сума. Непредставляю, каково им пришлось, ноони справились.
Невозможно представить. Затоможно понять, почему вквартире появился мемориал. Пусть ненавсегда, нодо тех пор, пока они живы.
–Выведь расследуете убийства?– тихо спросил Алексей.
–Какправило,– подтвердил Феликс.– Ноне здесь.
Однако наоговорку Алексей необратил внимания, егоинтересовало другое.
–Убивают, наверное, быстро? Пулявголову илиножом. Атут– несколько месяцев. Несколько долбаных месяцев.
–Когда быстро– тоже ничего хорошего,– вдруг ответил Вербин. Неожиданно длясебя ответил искренне.
–Чтовы имеете ввиду?
–Месяц назад моя невеста легла спать ине проснулась.
–Богты мой,– пробормотал Алексей.– Мнеочень жаль.
–Этобольно,– продолжил Вербин.– Быстро илидолго– этовсегда больно. Ис этим всегда трудно жить. Сначала– почти невозможно, потом– трудно.
–Выпоэтому приехали наБайкал? Бежите отсебя?
–Отсебя сбежать нельзя,– ответил Феликс.– Яненадолго сменил небо.
Алексей выдержал короткую паузу, азатем крепко пожал Вербину руку.
///
–Феликс, подождите!
Выйдя изподъезда, Вербин сначала постоял– неспешно нащупал пачку сигарет, зажигалку, прикурил, задумчиво посмотрел, какмедленно растворяются влетнем воздухе клубы дыма, затем вернул пачку изажигалку вкарманы иочень медленно пошёл вдоль дома кулице. Намеренно медленно. Оннедогадывался, чтосним захотят поговорить– оннадеялся, инадежда оправдалась.
