Вербин не стал напоминать, что полиция к профессиональному сообществу не обращалась. Понял, что имела в виду Старова, и промолчал – защищать коллег, которые выбрали наиболее простой путь, он не собирался.
–Что скажете?
А что тут скажешь?
–Мы с вами понимаем, что пациент ни за что не пошёл бы на такой риск в одиночку,– медленно ответил Вербин.– И если ваш коллега исключает суицид, там должен был быть кто-то ещё.
–Кто уговорил пациента рискнуть.
–Возможно, представляясь профессиональным психиатром.
–Вошёл в доверие и убедил согласиться на опасный, но действенный метод лечения.
–На экспериментальную методику.
–Можно сказать и так.– Старова улыбнулась:– А у нас с вами неплохо получается, Феликс. Мы продолжаем мысли друг друга.
–Один раз случайность, два – совпадение…
–Посмотрим, будет ли третий.
–Посмотрим…– Вербин сделал ненужную пометку в записной книжке.– Кстати, о третьем – именно третьим по счёту стал ярославский случай.
Ольга не сразу поняла, что имеет в виду Феликс, сначала слегка нахмурилась, а затем её глаза вспыхнули:
–Нашли ещё один? С таким же результатом?
–К сожалению, с точно таким же результатом. Эта история произошла два года назад в Москве. И я удивлён, что вы о ней не вспомнили.
Может ли человек так хорошо сыграть искреннее удивление? Наверное, может, люди могут всё, однако Вербину показалось, что замешательство Старовой было настоящим. Или же он хотел, чтобы оно было настоящим?
–Почему я должна о нём вспомнить?– Замешательство сменилось настороженностью.
–Фамилия Бурмин вам о чём-нибудь говорит? Михаил Бурмин?
Ольга прищурилась, догадалась, что Феликс попросил о встрече ради этого вопроса, и в её глазах сверкнул гнев:
–Я не знаю никакого Михаила Бурмина.
–Он не был вашим пациентом примерно два года назад?
–Я ведь сказала, что не знаю никакого Михаила Бурмина!
–Но…
Вербин начал фразу: «Но я знаю точно…» И оборвал её. И едва не сказал вместо неё: «Я идиот», потому что взгляд упёрся в висящий на стене диплом. За спиной Старовой. Диплом в рамочке, на который он обратил внимание и в первую встречу, и сейчас, но в который не вчитывался. В первую встречу. А сейчас – вчитался. Даже не вчитался, просто ударила в глаза надпись, сделанная крупными буквами: «Старова Ольга Васильевна». А ему не требовалось поднимать записи, чтобы вспомнить, что Романов сказал: «Аркадьевна».
–Феликс?– Старова произнесла его имя холодным, официальным тоном. Как в начале самого первого разговора.
–Я должен перед вами извиниться, Ольга,– ответил Вербин. Теперь он смотрел женщине в глаза.– Вы должны меня простить. Я не был достаточно внимателен и… и едва не допустил ошибку. Ещё раз прошу меня извинить.
–Кто такой Михаил Бурмин?
–Человек, который очень боялся быть растерзанным стаей собак.
–И он…– Старова догадалась и слегка побледнела.– Боже, какой ужас…– А в следующий миг вспомнила:– Но почему вы пришли ко мне?
–Скажите, у вас нет тёзки среди московских коллег?
–Тёзка? Есть… и нас часто путают.– Старова вновь прищурилась, но теперь в её взгляде не было гнева.– Ольга лечила того мужчину? Бурмина?
–Да,– подтвердил Вербин.– Я же не обратил внимание на отчество и подумал на вас… Ещё раз прошу меня извинить.
–Вам не за что извиняться, Феликс, хотя, не скрою, я пережила несколько неприятных мгновений. Но рада, что всё разрешилось.– Старова посмотрела на часы – приближалось время следующего приёма.– Кстати, нас больше не путают. Я бы не хотела обсуждать человека за спиной, но какое-то время назад у Ольги возникли репутационные проблемы, и она взяла фамилию мужа. Так что теперь нас не путают.
–Знаете её нынешнюю фамилию?– машинально спросил Вербин. И пояснил:– Чтобы не тратить время на поиски.
–Шевчук,– просто ответила Старова.– Теперь она Ольга Шевчук.
Примерно за два месяца до Дня всех влюблённых
–Зачем?– То ли вскрик, то ли всхлип. То ли вскрик, который сразу перешёл во всхлип, за которым должны были последовать рыдания: на глазах Виктории выступили слёзы, а губы задрожали:– Зачем?
–Что не так?– Леонид Шевчук выглядел изумлённым и искренне расстроенным.– Вика, что не так?
–Я…– Девушка шумно выдохнула и вытерла ладонями слёзы.– Лёня, прости, пожалуйста, просто…
И посмотрела на куклу, которую растерянный Шевчук продолжал держать в руке. Довольно большую, очень красивую куклу с фарфоровой головой, светлыми волосами, в роскошном белом платье и тщательно сделанных туфельках. Не розовая «Барби», а коллекционная, очень дорогая модель из тех, которые важно располагаются в специально сделанных витринах и притягивают взгляды гостей.
–Я думал, все девочки любят куклы,– промямлил Шевчук.– Прости, если…
–Ты меня прости.– Виктория отошла к окну и, не оборачиваясь, попросила:– Лёня, пожалуйста, унеси её в прихожую.
–Конечно.
Когда Шевчук вернулся, девушка уже переместилась на диван, забралась на него с ногами и прижалась, едва мужчина устроился рядом. И Леонид почувствовал, как сильно Виктория дрожит.
–Я не хотела, чтобы ты знал. Извини, но если… если бы у нас…– Вика сбилась, помолчала, а потом посмотрела Леониду в глаза:– Я хотела рассказать, потому что мне кажется, что у нас… у нас чуть больше, чем просто служебный роман. Я правда очень хотела рассказать, но никак не находился подходящий случай.
–Есть вещи, о которых трудно рассказывать,– мягко произнёс Шевчук.– Я понимаю.
–Очень трудно.
–Я знаю.
–Правда?
–Три года назад у меня была клиническая депрессия, вызванная переутомлением и стрессом,– медленно ответил Шевчук. Он погладил девушку по голове, затем снова прижал к себе и продолжил рассказ, не глядя ей в глаза.– Я почти потерял себя и три недели провёл в больнице. К счастью, в компании, в которой я тогда работал, никто ничего не узнал – получилось взять длительный отпуск. Сказал, что хочу провести его в горах, прийти в себя, а сам уехал в клинику и сдался на милость врачей.
–Как это было?– очень тихо спросила Вика.
–Никак. Всё вокруг стало никак. Абсолютно серым и не моим. Меня не просто ничего не радовало – меня всё раздражало. Я огрызался, хамил, орал и до сих пор не знаю, как сумел доехать до клиники и ни с кем не подраться. Сумел сдержаться. И знаешь…– Шевчук грустно улыбнулся.– Я, как ни странно, очень хорошо помню дорогу в клинику. Я сам был за рулём, на сильном взводе, конечно, но при этом всё помню, был очень сосредоточен, наверное, потому, что за рулём. А когда приехал – меня там, разумеется, ждали – меня как отрубило. Следующее воспоминание – через неделю. Примерно через неделю, до сих пор не помню точно, когда именно пришёл в себя в следующий раз. Да это и не важно, потому что пришёл, огляделся, увидел палату – и снова провалился. Или я просто не хотел ничего запоминать.
