–Ты полна тайн.
–У тебя много времени,– напомнила Карская.
–Я помню.
Они вновь рассмеялись. Спокойно. Искренне. Продолжая держаться за руки.
–Иногда мне хочется вернуть это ощущение: снаружи одна, внутри совсем другая.
–Разве это не связано?
–Внутреннее и внешнее?
–Да.
–Ты поклонник Ломброзо
[5]?
–То есть связи нет?
–Ты мне скажи,– вдруг предложила Марта.– Ты видел больше преступников, чем я.
–С этим не поспоришь,– не стал отрицать Вербин.
–И как? Есть связь между внешним и внутренним? Все ли убийцы выглядят как монстры? Все ли честные люди прекрасны? Или честных нет, есть те, кто ещё не совершил преступление?
–Ты знаешь ответ – внешность обманчива. Как правило, преступники ничем не отличаются от обычных людей, и даже бородавки на лицах у них появляются с той же вероятностью, что у остальных… Разве что, когда припираешь их к стенке, когда они понимают, что попались – тогда их лица искажаются. И мгновение… или несколько мгновений… я вижу чудовищ. Настоящих.
Её рука чуть дрогнула.
–Значит, нет объединяющих черт, по которым ты сразу говоришь: вот человек, которого я ищу.
–Иногда я говорю себе это после первого же разговора,– улыбнулся Феликс.
–Но не после первого взгляда?
–Нет, никогда.
–То есть теория Ломброзо не работает?
–Мир полон лжи.
–Поэтому так важно говорить друг другу правду.– Марта чуть сильнее надавила на руку Феликса.– Поэтому так важно, чтобы ты знал обо мне больше.
Он не стал спрашивать «зачем?». А она не стала делать вид, что ждёт вопроса. Он знал зачем. Она была этому рада.
–У меня до сих пор сохранилась эта тяга: не к сцене – к косплею. И иногда, когда мне особенно сильно хочется стать другой, и я приглашаю знакомого стилиста, или сама усаживаюсь перед зеркалом – зависит от настроения, и надеваю маску. Разумеется, это происходит только по выходным. Или ночью.
–Ночью?– удивился Вербин.
–Почему нет? Летние ночи не очень длинные и не очень тёмные. И некоторые образы идеально в них вписываются.
–Ты выходишь на улицу?
–Не всегда.
–Но выходишь?
–Почему тебя это волнует?
–Мне интересно.
Она помолчала, глядя Феликсу в глаза, затем сказала:
–Спасибо.– И добавила:– Иногда мы с друзьями выходим на улицу – заранее выбираем место, подходящее моему образу, и едем туда. Иногда в парки. Иногда в заброшенные особняки или церкви. Иногда на какую-нибудь крышу, с которой открывается красивый вид. Если я одна – иду на крышу своего дома, у меня есть ключ.
Вербин представил Марту в образе ведьмы. Летней ночью. На крыше многоэтажного дома. И улыбнулся. Она поняла, о чём он думает, и ответила на улыбку.
Что может быть лучше, чем улыбаться словам несказанным. Но услышанным.
Ужин закончился. Официантка убрала тарелки из-под десерта, и на столе остались только два бокала. В каждом по глотку, не более.
–Ты простишь мне следующий вопрос?– тихо спросила Марта.
–Мы едва знакомы и ещё не знаем, какие вопросы задавать нельзя.
–Ты пообещал.
–Я не забуду.
–Почему мы не пошли в «Грязные небеса»?
Он знал, что этот вопрос прозвучит. Может, не в такой форме и не сегодня, но прозвучит обязательно. Не готовился к нему, но знал, что поговорить придётся.
–Ты знаешь?
–После первого твоего звонка я решила узнать, с кем предстоит встретиться, и навела справки.
–У тебя хорошие источники информации.
–Ты не представляешь, какие люди нуждаются в моей помощи. Кроме того, я должна быть уверена в тех, кого пускаю в дом.– Марта выдержала паузу.– Извини, если вопрос оказался бестактным.
–Напротив: ярад, что ты спросила и не стала скрывать, что знаешь обо мне… довольно много.
Когда официантка убирала со стола, им пришлось разомкнуть руки. Потом Феликс вновь положил руку на стол – как раньше, а вот Марта к прежней позе возвращаться не спешила.
–Если ты наводила справки, то знаешь, почему мы не пошли в «Небеса».
–Не хочешь появляться в своём баре с другой женщиной?
–Пока,– мягко уточнил Вербин.
–Потому что там твои друзья?
–Потому что я пока не готов идти в «Грязные небеса»… не один.
–Хотя я тебе очень нравлюсь.
–Мы нравимся друг другу.
Отрицать Марта не стала:
–Да.
–Мы выяснили это ещё вчера.
–Да,– повторила женщина, и её ладонь вновь легла в его руку.– Но, если ты захочешь встретиться со мной снова, это должны быть «Грязные небеса».
–В следующий раз?
–Да.
–Следующая встреча обязательно должна состояться в каком-то заведении?
Он улыбнулся, глядя ей в глаза. Она прищурилась.
–Ну, удиви меня.
Он помолчал. На её тонких губах играла едва заметная улыбка. Они оба знали, какая фраза прозвучит теперь.
Восемь лет назад
–Я вижу себя в заброшенном парке. Неухоженном, больше напоминающем лес, нежели парк, которым он некогда был. Любой человек сказал бы, что это лес, но я воспринимаю его как парк. Старый парк. Таинственный. В нём есть загадка, которую я хочу разгадать, и уверен, что разгадаю. Уверен, что смогу. Я не знаю, кто я, но чувствую, что я – не обыкновенный я, которого знаю с рождения, с того мгновения, как стал осознавать себя, а тот, кто разгадывает загадки. Мистические загадки старых домов, улиц… и парков. Меня интересуют их тайны, но я не писатель и не историк. Я – охотник за тайнами. И за теми, кто в тайнах прячется. Я знаю, как меня зовут, где живу, где учился, где работаю, но при этом знаю, что настоящая моя работа – по ночам. А сейчас как раз ночь. Я иду по заброшенной дорожке. Я не боюсь, но насторожен. И я одет совсем не так, как привык. Я не смотрю на себя специально, я знаю, как одет, потому что иногда вижу себя идущим по дорожке парка и в такие мгновения удивляюсь тому, как одет. На мне чёрные перчатки, кожаные, очень тонкие, не скрадывающие чувствительности пальцев; чёрные брюки и удобные ботинки – это нормально, в этом нет ничего необычного. Но ещё на мне чёрное пальто чуть ниже колена и чёрная шляпа – совершенно невозможное сочетание и совершенно невозможная для меня шляпа. Я никогда не носил шляп, но сейчас я в чёрной шляпе с небольшими полями и не вижу в этом ничего неестественного. Я одет так, как должен быть одет, и держу в левой руке саквояж. Это ещё одна несуразица – у меня никогда не было саквояжа. Знаете, настоящего, как в фильмах: кожаный портфель, напоминающий кошелёк-переросток. Сейчас такие, наверное, не делают, я не уточнял, ведь у меня никогда не было мысли купить такой саквояж. Но во сне я держу в руке именно его. И он смотрится органично. Он тоже чёрный, немного потёртый, потому что я часто им пользуюсь. Это мой саквояж. Я иду по дорожке. Я сосредоточен и спокоен. Я чувствую себя одновременно и собой, и тем мужчиной, который идёт по заброшенному парку. Я не знаю, как это возможно, но происходит именно так. Я внутри сна и смотрю его со стороны, как фильм. Одновременно. И тот я, который настоящий, он бы не чувствовал себя в этом парке так спокойно, как тот я, который идёт через него. Тот я – охотник. И он абсолютно уверенно чувствует себя ночью. Влажной осенней ночью. Деревья ещё в листьях, но среди них много жёлтых. И запах в лесу осенний, полный воды, которую принёс дождь. Однако ночь уже заканчивается, ночь поздняя, поэтому я вижу, что многие листья – жёлтые. Я иду по парку, похожему на лес, и различаю деревья. Я в предутренних сумерках. И они – тоже. И мы все чего-то ждём. Они – неподвижно. Я же иду. Бесшумно. Не то чтобы я прислушивался, но я знаю, что иду бесшумно. Я знаю, что умею так ходить, потому что я – охотник. Парк заканчивается. Нет, я неправильно выразился, заканчиваются деревья, похожие на лес, и я вижу очень красивый каменный мост. Такой же заброшенный, как всё в этом парке, но изумительно красивый. Он благороден, поэтому стар, а не дряхл. Он производит впечатление, его хочется нарисовать, но я охотник, а не художник. Хотя могу оценить красоту моста. Как художник. Хотя никогда не брал в руки кисти. А в центре моста, у ограды стоит прелестная девушка в чёрном платье и смотрит на воду. Я вижу её, стоя у моста, и вижу её со стороны реки. Я, который я, понимает, что тайна – здесь. Я, который охотник, знает, что тайна – здесь. Мы выходим на мост. Очень спокойно. Хотя мост прячется в лёгком утреннем тумане. Туман ничего не скрывает, он всего только штрих. Я делаю четыре шага. Я не считаю специально, просто знаю, что сделал четыре шага. И оказываюсь в тумане. Он ничего не прячет. Он вокруг меня. Я вижу девушку. Охотник – со спины и чуть сбоку. А я – с лица. И вижу, что она печальна. Она почти плачет. Потому что туман вокруг меня. И предутренние сумерки скрывают многое. Туман и тьма сплетаются в неясную фигуру. Я не знаю, кто это, но я знаю, что фигура и есть тайна, за которой я пришёл. И ещё знаю, что я не успел, потому что слишком долго смотрел на девушку в чёрном платье. А девушка плачет. Теперь плачет, потому что в меня вонзается копьё и становится больно. Очень больно. Сначала – в груди. Я не вижу крови, но понимаю, что пропустил смертельный удар. Грудь разрывает, и боль течёт по мне: вруки, ноги, голову. Боль настолько острая, что я кричу. Но очень быстрая. Почти мгновенная. И смертельная. Я вижу себя. Я ещё стою на мосту, но уже мёртв. Охотник проиграл… я почти мёртв. Я знаю, что умру через секунду, но эту секунду я улыбаюсь девушке в чёрном платье. Потому что я попытался. А она улыбается мне. Плачет, но улыбается. Она благодарна за то, что я попытался. У меня есть целая секунда, чтобы это понять. А потом я умираю. Я вижу себя лежащим на мосту. На спине. С открытыми глазами. В луже крови. Ничего не чувствующим. Рядом с чёрным кожаным саквояжем. Я понимаю, что это – я. И мне становится больно, как в тот момент, когда я умер…
