–Отвечает тем же?
–Это уж я не знаю,– развела руками Вера.– Но, если Шевчуку для продвижения по служебной лестнице потребуется с кем-нибудь переспать,– он переспит. Возможно, его жена придерживается таких же взглядов.
–Холодные и целеустремлённые?
–Как роботы.
–А чем занимается жена Шевчука?
–Строит карьеру в Министерстве здравоохранения. Но подробности мне неизвестны.
–Она врач?
Вера пожала плечами и пошутила:
–Совершенно необязательно. Она может быть профессиональным эффективным менеджером и через неделю оказаться на руководящей должности в Министерстве образования. Им ведь без разницы, чем руководить – они ни в чём не разбираются.
–Так себе шутка,– вздохнул Вербин.
–Да, в этой шутке доля шутки ничтожна,– согласилась Вера.– Я могу идти?
–О романе Шевчука и Виктории в компании знали?
–Кто-то наверняка знал, но совершенно точно никто не обсуждал – Шевчук высоко летает и славится злопамятностью.– Погодина поднялась.– Будут ещё вопросы – звоните, а сейчас, извините, мне пора.
Из дневника Виктории Рыковой
«Он действительно хороший!
Я это знаю. Я правда это знаю.
Но почему мне приходится об этом писать? Чтобы убедить себя? Но если знаешь – зачем убеждать? Получается, не уверена? А если не уверена, то, может, не знаешь точно? И мне всего лишь кажется, что он хороший? Но как же месяцы тепла и нежности? Или они были сном – для меня, и враньём – для него?
Как понять?
Зачем ты так со мной, Наиль? Я ведь верила, хотя все говорили, что тебе верить нельзя. Но я верила, потому что смотрела тебе в глаза и знала, что ты не лжёшь. Что всё, что ты говорил – правда. Нет, не то, что ты говорил, когда уходил… не то… Тогда ты говорил, что лгал мне, но ты… ты при этом не смеялся. Не издевался надо мной. Ты был жесток, но я смотрела в твои глаза и видела боль.
Ты просто не смог пойти против мамы. Я была уверена, что так будет. Но я не могла поверить, что так будет. Я так хотела верить, что всё будет не так… так хотела верить…
Всё хорошее, что было со мной в самостоятельной жизни, было благодаря тебе.
Всё плохое, что было в моей самостоятельной жизни, случилось из-за тебя.
И знаешь… мне очень странно это произносить, но я тебя простила. Нет, не так – я на тебя не обижалась. Ты говорил мне те слова, но они не ранили меня… слишком сильно… потому что я знала, что их произносит твоя мать. Ты изо всех сил старался произнести их сам, но у тебя не получалось. Это её слова. Ты говорил её голосом. Поэтому я не обиделась на тебя, Наиль, не разозлилась. Мне стало очень-очень плохо.
А потом я постаралась удалить тебя из своей жизни.
Я очень старалась, потому что ты сказал, что будущего у нас нет. Получилось ли у меня? Я надеялась, что да. Оказалось – нет.
Всего один звонок.
Твой звонок.
Изменил всё.
Я не хотела, чтобы ты звонил. Я знала, что ты позвонишь. Когда я увидела твой номер на экране телефона, я поняла, что ждала. Мне хорошо с Лёней, он лучше тебя абсолютно во всём, включая постель. Он честен со мной, что очень-очень важно. Но я ждала твоего звонка. Ждала тебя.
Ведь ты – в моём сердце…»
Никаких последствий поздний подъём для Феликса не имел… Ну, кроме приятных… Шиповника с утра на Петровке не было – вызвали в Следственный комитет на совещание, и когда подполковник позвонил, Вербин доложил, что едет на встречу со свидетелем. Что, в общем, было правдой. Затем Феликс набрал Крылова, узнал, что подвижек по поиску покупателя шести кукол нет, и как мог приободрил приунывшего паренька. После чего поехал к Нарцисс, чьё обещание «быть сегодня ведьмой, а не доктором» намекало, что, тщательно обдумав происходящее, экстрасенс с дипломом психиатра решила дополнить рассказ новыми подробностями.
Так и получилось.
Но поначалу Вербину пришлось полюбоваться на другое сокровище ведьмы.
–Вы когда-нибудь были в Венеции?– спросила Нарцисс, провожая Феликса в кабинет.
–Надеюсь, в прошлой жизни точно заезжал.
–На вас так сильно подействовал разговор со мной?– улыбнулась Изольда.
–В каком смысле?– не понял Вербин.
–Вы задумались о том, что, возможно, прожили несколько жизней?
–Может, я успел принять буддизм?
–А вы успели?
–Вас бы это удивило?
–Пожалуй, да.
–Почему?
Нарцисс остановилась и внимательно посмотрела Вербину в глаза.
–Вы не можете назвать себя сильно верующим и уж тем более – воцерковленным человеком, но считаете Православие частью себя. А себя – частью Православия. Вы понимаете, что для вас это ощущение необычайно важно, но не думаете о нём, поскольку оно – естественно. И в силу естественности не вызывает желания поразмышлять или покопаться в нём – зачем? Ведь это важно. Для вас. Для вашего понимания себя в мире. И ничто на свете не изменит для вас важность этого ощущения – никакие скандалы или разоблачения. Потому что вы идёте к Богу, а скандалы и разоблачения от нанятых другими конфессиями «разоблачителей» не способны испачкать ваш путь к Нему. Вы не воцерковлены, но не снимая носите крестик, который давным-давно надел на вас человек, которого вы любите.
–Это важно,– очень тихо повторил Феликс.
Настолько тихо, что Нарцисс не должна была услышать его слова. Но она их почувствовала.
–Наш разговор заставил вас задуматься о смерти?
–Не настолько, чтобы я начал её бояться,– пошутил в ответ Вербин.
–И чем закончились ваши размышления?
–Снилась всякая дрянь.
–Простите, что испортила вам ночь.
–Это уже в прошлом.
–Вы уверены?
–Сегодня мне ничего не снилось.
–Сегодня и не могло,– обронила Изольда.
Возникла короткая пауза, после которой Феликс улыбнулся и спросил:
–Неужели по мне заметно?
–Очень заметно.– Нарцисс ответила на улыбку.– И не нужно быть ведьмой, чтобы понять, что сегодня ночью вам было хорошо. Так хорошо, как давно не было. А может – никогда.
–Давно,– поправил ведьму Вербин.
–По-настоящему хорошо?
–Как должно быть.
–Поэтому заметно.
Они вновь помолчали, а затем Нарцисс подвела Вербина к левой стене, на которой висела очередная маска.
–Я не просто так спросила вас о Венеции и карнавале, Феликс. Мало кто знает, но самая знаменитая маска венецианского карнавала – баýта, которую вы видите перед собой, имеет ещё одно название – Маска смерти.
