–Крепко досталось?
–Нормально. Чуть больше обычного, но я справлюсь.
–Не сомневаюсь.– Нарцисс помолчала.– Правильно я понимаю, что после такой шумихи расследование точно будет доведено до конца?
–Я бы довёл его до конца в любом случае.
–И вам бы ничего не помешало?
–То есть вы больше не верите в суицид Виктории?– почти небрежно поинтересовался Феликс.
–Кто я такая, чтобы сомневаться в официальной версии?– Нарцисс ответила без всякой иронии.– Вам виднее.
–Я не сказал, что публикация отражает официальную версию.
–Но вы её не опровергли.
–Может, я хотел услышать ваше мнение?
–Вы его услышали, Феликс, я вам поверила. И статье поверила. Я прочитала её дважды и отметила, что она продумана и логична.
–Но в ней изложена одна из версий.
–Не подтверждённая, как я понимаю.
–Почему вы так решили?– насторожился Вербин.
–Будь у вас улики, вы бы уже арестовали убийцу, Феликс. Потому что мы с вами знаем, кто он.
–И кто же он?
Однако отвечать на этот вопрос Изольда не собиралась. Она его «не услышала».
–И ещё мы знаем, что неопровержимые улики можно было обнаружить только в квартире Вики, и если вы ничего не нашли, значит, и не найдёте. Мне очень горько об этом говорить, Феликс, но лучше бы вы согласились с версией самоубийства и не начинали расследование.
–Почему?
–Потому что если всё, что написано в статье, правда, вам придётся жить с пониманием того, что убийца остался безнаказанным.– Нарцисс выдержала паузу.– Или это будет не в первый раз?
Ведьма попыталась нанести продуманный и очень жестокий удар, но Феликс не обиделся. Потому что не услышал в голосе Нарцисс зла. Зато в нём были боль и сочувствие – к нему. Ведьма… или экстрасенс… или просто очень хороший психолог Изольда Нарцисс прекрасно в нём разобралась и поняла, что проигрыш в расследовании Вербин переживает намного тяжелее, чем демонстрирует, и показала, что разделяет его чувства.
–Я не имел права не начать расследование, потому что произошло убийство,– ответил Феликс.– Что же касается остального, то я не мститель.– Он глубоко затянулся, выдохнул дым, бросил окурок в урну и закончил:– Я полицейский, Изольда, я служу Закону. И что бы я ни думал, какие бы версии ни строил, опираясь на косвенные доказательства, я не стану называть человека преступником без неопровержимых улик.
–Даже если точно знаете, что он убийца?
–«Точно»– понятие относительное, Изольда. Сегодня я «точно» знаю одно, а завтра другое. Мне нужны доказательства, которые не изменятся.
–Этим вы себя утешаете?
–Этим я отличаюсь от преступников, какими бы мотивами они ни руководствовались.
Женщина выдержала очень длинную паузу, после которой тихо спросила:
–Вы верите в закон?
–Я верю в Бога, Изольда, а закону я служу.
–С одной стороны я рада это слышать, Феликс,– сказала Нарцисс.– С другой… А как же справедливость?
–Справедливость – это когда уверен, когда есть неопровержимые улики. Только так.
–Хорошо.– Ещё одна пауза.– Вы ведь не против, если я буду вам иногда звонить?
–Не против,– улыбнулся Вербин.– Общение с вами доставляет мне удовольствие.
–Приятно слышать.
Феликс убрал телефон и выехал на улицу, до встречи с Шевчуком оставалось меньше сорока минут.
Из дневника Виктории Рыковой
«Куклы смотрят на меня, но это не сон.
И не видение.
Не мой ночной кошмар, а моя непонятная реальность. Шесть красивых кукол сидят на кровати в ряд и шепчут, что готовы расступиться, чтобы я устроилась между ними. Они молчат, но я слышу их шёпот. Они зовут, но я знаю, что это ложь. Куклы не умеют говорить. А шепчет мне сама Смерть.
Ведь скоро – четырнадцатое.
Мой любимый день.
Куклы не понимают слово „Четырнадцатое“, а Смерть его знает. И видит, что я его жду. Мы все его ждём, даже куклы, которые не умеют говорить и думать, которые пусты, зато красивы, которых я купила, чтобы посмотреть, как они рассядутся на моей кровати в ожидании Дня.
Которых я не боюсь.
Я смотрю на них и понимаю, что не боюсь. Ведь они не символ, не посланники и даже не послание – они всего лишь мой сон. Сон обрёл реальность, потому что я так захотела, и будет реальным настолько, насколько я этого захочу, ведь я управляю своей реальностью и никому не отдам это право. Я купила кукол, чтобы убедиться, что не боюсь. Я купила кукол, чтобы убить их – и так победить свой кошмар. Куклы этого не знают, ведь они пусты, умеют лишь улыбаться и шептать чужие слова, повторяя то, что Смерть хочет сказать мне. Пытаясь заставить сделать то, чего я делать не хочу. И потому судьба их предопределена.
Я смотрю на них, сидящих в ряд.
Я смотрю на них, стоящих на вытоптанном мною снегу. Вокруг сугробы. Я на пустыре. И куклы на пустыре. Облитые жидкостью для розжига. До сих пор непонимающие, что происходит. Я знаю, что им придётся умереть, и хочу сделать это скорее, потому что, умирая, куклы заберут с собой мой страх.
Я чиркаю зажигалкой.
И смотрю, как пламя начинает лизать пластиковых красоток. Пустых. Не умеющих ни говорить, ни думать.
Они даже кричать не умеют и молчат, когда их пожирает пламя. Молчат.
А я – улыбаюсь…»
* * *
С Леонидом Шевчуком Феликс договорился встретиться в том же заведении, что в прошлый раз. Понадеялся, что «привычное», в каком-то смысле, место поможет Шевчуку вести себя спокойно, однако начало беседы получилось немного нервным.
–Ваши действия начинают походить на преследование,– произнёс Шевчук, даже не поздоровавшись.– Вы говорили с моей женой!
–Мы не могли не проверить ваше алиби.
В ответ – тяжёлое сопение.
К жене Шевчука ходил Колыванов, сказал, что алиби она подтвердила, держалась спокойно. Но будущий топ-менеджер, кажется, пережил несколько неприятных моментов.
–Ольга удивилась тому, что мне потребовалось алиби.
–Наш сотрудник должен был сказать, что мы проверяем все версии, в том числе ту, что Викторию Рыкову убили из-за проблем на работе.
–Но ведь вы понимаете, что всё это шито белыми нитками?
–Я – да.– Вербин ответил спокойно и чуть поднял брови.
Опять услышал сопение, но, судя по выражению лица Шевчука, его супругу подобное объяснение удовлетворило.
–И ещё вы приходили ко мне на работу,– чуть тише продолжил Шевчук.
