Он почувствовал, что больше ему нечего делать в«Таверне Паркера». Он устал и захмелел, а его ситуация не разрулилась – и жизнь его не стала проще – от того, что ему рассказали Джерри иСалли. К тому же, эти двое принялись обсуждать что-то вполголоса, но сявной взаимной неприязнью. Джейк подумал затронуть последнюю тему – сестру Эвана Паркера, ту еще штучку – просто чтобы сказать что-нибудь напоследок, хотя это казалось глупым и неважным. Он медленно встал на ноги, достал бумажник и положил на стойку двадцатку.
–Так жалко,– сказал он в затылок Салли.– Правда ведь? Всей семьи не стало.
–Кроме сестриной дочки,– сказала Салли вполоборота.
–Что?
–Вы сказали, плак-плак, как жалко, что всей семьи не стало.
Джейк сомневался, что произнес именно эти слова, но суть от этого не менялась.
–Кроме дочки,– сказала Салли с нескрываемым раздражением.– Но она была, короче, оторвой. Ушла из дома при первой возможности. Не-удивительно с такой-то матерью. Не думаю, что она хотя бы школу закончила. Только пятки сверкали!
И, словно иллюстрируя сказанное, Салли отвернулась отДжейка. Он увидел, что зять ее ушел, а она нашла себе нового собеседника, по другую сторону.
–Погодите,– сказал Джейк, но так тихо, что никто не обратил на него внимания, и он повторил погромче:– Погодите.
Салли повернулась к нему. Она, похоже, с трудом соображала, чего от нее хочет Джейк, и кто он вообще такой.
–Чего еще?– сказала она с откровенной враждебностью.
«Погодите. Единственная живая родственница Эвана Паркера. Как же я сразу…»
–А где живет эта племянница?– спросил Джек.
Салли уставилась на него в демонстративном негодовании.
–А мне-то откуда знать, епта?
На том они и расстались.
Сорока
Джейкоб Финч-Боннер
«Макмиллан», Нью-Йорк, 2017, стр. 146–147
Все отмечали, как они похожи, мать и дочь: обе себе на уме, обе за словом в карман не полезут, обе считали Эрлвилль, штат Нью-Йорк, недостаточно хорошим для себя, а кроме того, они были настолько похожи внешне – тонкие и высокие, темноволосые и чуть сутулые,– что Саманта при всем желании не могла увидеть в дочери ничего отДэна Уэйбриджа. Но, глядя, как растет Мария,– Саманта волей-неволей только этим и занималась– она стала замечать несомненные различия между ними. Мария, по контрасту с ней, вечно озабоченной грядущим отъездом, двигалась к этой цели прогулочным шагом, не прилагая особых усилий и как будто почти не задумываясь. Ей, в отличие от матери, было совсем не свойственно умасливать (тем более, упрашивать) других, она не нуждалась ни вчьих подачках и никогда не считалась с мнением взрослых (особенно в том, что касалось школы), переживавших за нее и желавших как-то помочь. Если Саманта прилежно делала домашнюю работу и старалась быть примерной школьницей (за одним существенным исключением!), Мария делала домашку только когда хотела, уклонялась от общественных работ и нестеснялась заявлять учителям, что они неправильно поняли материал (читай: мозгов не хватает).
Кроме того, Мария была лесбиянкой, а значит, как бы ни сложились обстоятельства, ей вряд ли грозило залететь от кого-то, что также отличало ее от матери.
В классе сМарией учились дети профессоров и выпускников Колгейта, осевших в этих краях (занимавшихся, по большей части, органическим земледелием и декоративными ремеслами), а также дети старейших местных семейств (молочных фермеров, чиновников и просто старых нью-йоркских отшельников), но делились они по другому признаку: на тех, кто считали школьные годы лучшими в своей жизни, и тех, кто рассчитывали на что-то поинтересней. Мария – это было ясно всем – просто плыла по течению. Она дрейфовала между компаниями, равнодушная к тусовкам, чужому вниманию и нарушениям в социальном организме класса, даже если сама их провоцировала. Дважды она прекращала общаться с целой группой друзей, не утруждая себя объяснениями. (Об этих жестоких поступках дочери Саманта узнавала от матерей ее одноклассниц, звонивших ей жаловаться.) А один раз Мария перестала дружить с девочкой, которая бывала у них дома много лет; невозможно было не заметить этого. Когда Саманта спросила Марию, что случилось, та сказала:
–Я просто больше не могу с такой, как она.
В тринадцать лет она научилась водить новую «субару» (купленную на смену дедовской, приказавшей долго жить) и получила ученические права вУправлении автомобильным транспортом вНоридже. В пятнадцать она пошла на прослушивание на«Блондинку в законе» изанялась сексом в подсобке со старшеклассницей по имени Лара. Это ненадолго примирило ее с окружающим миром. Но, как только Лара закончила школу, она переехала воФлориду, иМария хандрила большую часть лета. Во всяком случае, пока не познакомилась сГэб в одном книжном вХэмилтоне. После этого она излечилась от хандры.
Глава двадцать вторая
Гостеприимство
Следующим утром Джейк выехал на запад по шоссе 4, видя на горизонте горный хребет Таконик, а взеркале заднего вида – Зеленые горы, чтобы найти дом, принадлежавший когда-то Эвану Паркеру. Без точного адреса он ожидал определенных трудностей, но, съехав с шоссе вЗападном Ратленде, обнаружил, что планировка городка предельно проста; намного проще, чем в большинстве новоанглийских городков, с классическими скверами и лужайками. Джейк с легкостью нашел Марбл-стрит, за старым кирпичным зданием городской управы, и поехал мимо автомастерских, супермаркетов и, собственно, старого карьера, превращенного в центр искусств. Через милю пути он увидел «Огвэй» исбросил скорость. Искомый дом, чуть дальше по улице, по правую руку, невозможно было не заметить. Джейк остановился у обочины и стал рассматривать его.
Это был массивный трехэтажный особняк в итальянском стиле, с мраморным цоколем, стоявший чуть поодаль от дороги, откровенно поражая роскошью; величественные стены, свежевыкрашенные в желтый цвет, и ухоженная садовая флора выгодно отличали его от некоторых памятников архитектуры, которые Джейк успел увидеть за последние пару дней. Кто бы ни жил здесь теперь, он аккуратно подровнял живую изгородь, иДжейк заметил очертания классического сада за домом. Он попытался сопоставить увиденное с тем обстоятельством, что Паркер нуждался в деньгах, и незаметил, как его машину обошла зеленая «вольво» иподъехала к дому. Джейк схватился за ключ зажигания и повернул его, но из«вольво» уже вышла женщина и помахала ему с самым приветливым видом. Примерно его ровесница, с длинной ярко-рыжей косой. Несмотря на мешковатый плащ, она поражала худобой. Она что-то говорила ему. Джейк опустил стекло.
–Извините?– сказал он.
Она приближалась к его машине, иДжейк, как настоящий ньюйоркец, поразился: «Кто станет заговаривать с незнакомцем в машине, остановившимся у твоего дома?» Очевидно, вермонтка. Она подошла совсем близко. Джейк стал лихорадочно искать какое-то объяснение своего интереса к ее дому, но ничего не придумал и, витоге, сказал правду.
