Особенно на видения Брайана вместе с Гвинет, Брайана, который нежно улыбался, склонившись в поцелуе над рукой бывшей любовницы…
«Ненавижу его», — напомнила себе Элиза. Но в действительности она больше не испытывала ненависти. Она перестала испытывать ее в ночь коронации Ричарда, когда увидела, что Брайан готов защищать человека потому, что этого требовали его убеждения, даже вопреки общепринятому мнению.
— Вода… — вслух пробормотала она, не спуская глаз с насторожившихся ушей жеребца. — Где-то здесь должен быть ручей. Интересно, смог бы ты найти его, если бы оказался на свободе…
Ее голос резко оборвался, заглушённый ночными звуками — трелями цикад, вскриками совы. Листва вокруг, при дневном свете казавшаяся такой приветливой и свежей, теперь выглядела мрачной, угрожающей и таинственной. Элиза пообещала себе, что сначала найдет воду, а потом — хоть какое-нибудь убежище на ночь. Брайан оказался предусмотрительным и выбрал для путешествия одежду попроще, но забывать о разбойниках все-таки не следовало: жеребец Элизы был слишком хорош.
Внезапно жеребец остановился, прижал уши, фыркнул и беспокойно принялся рыть копытом землю. Элиза встревоженно огляделась в темноте, прищуривая глаза. Она достигла равнины и теперь отчетливо слышала журчание бегущей воды. Откуда-то доносились голоса — детский смех, болтовня женщин.
Элиза осторожно пустила жеребца вперед.
На равнине располагалась горстка хижин — не более десяти, слабо освещенных пламенем костров. Элиза различила блеяние овец, хриплый лай собак. Приглядевшись получше, она заметила мерцающий в лунном свете золотой крест на куполе церкви.
Должно быть, она набрела на деревню сторонников христианской веры, убеждала себя Элиза. Ричард, король Англии, считался повелителем этой провинции. Она сможет попросить здесь приюта именем Ричарда Львиное Сердце.
Элиза ехала вперед, торопливо размышляя. Она не станет называть себя Элизой, герцогиней Монтуанской. Она скажет только, что путешествует, совершала паломничество к святыням Англии. Она остановится в деревне, переночует и уедет, ни у кого не вызывая беспокойства.
К лаю одного пса присоединилось несколько других. Дверь первого дома распахнулась, и женщина принялась разгонять собак, награждая их звучными ударами. Подняв голову, она заметила Элизу и приказала собакам замолчать.
Женщина была коренастой, крепкой, в ее темных волосах виднелась проседь, пышная грудь натягивала ткань кофты, а карие глаза живо поблескивали.
— Вот это да! — воскликнула она, не сводя глаз с Элизы. — Путники — редкие птицы в наших местах!
Элиза соскользнула со спины жеребца, запоздало задумавшись о том, как объяснить то, что она обладает этим великолепным животным.
— Меня зовут Элиза, добрая женщина, — мягко произнесла она. — Я возвращаюсь домой, в Монтуа, после паломничества в Англию. Мне надо бы напоить коня, а я сама…
— Ты, должно быть, голодна! — закончила за нее женщина. — Ну, пойдем, пойдем, детка! — подбодрила она Элизу. — Едва ли я смогу накормить тебя, если ты останешься здесь, в темноте! Жорж! Жорж! Позаботься о коне нашей гостьи. Я — Мари, жена Ренажа. Ну, входи!
Элиза улыбнулась, когда женщина дружески обняла ее, вводя в дом. Неуклюжий парень лет пятнадцати выбежал из дома окинул взглядом Элизу, а затем жеребца.
— Ма! — воскликнул он, присвистнув. — Только посмотри на этого зверя! Я еще никогда не видывал такого, ни разу!
— Он хочет пить, — объяснила Элиза.
Жорж внимательно оглядел ее с головы до ног, так пристально, как до этого оглядывал коня. Элиза решила, что этому парню никак не может быть больше шестнадцати лет, но под его взглядом она почувствовала себя неуютно.
— Присмотри за конем, Жорж! — решительно повторила Мари и подтолкнула Элизу к дому. — Здесь такое глухое место, — произнесла она, словно извиняясь за своего сына.
Хижина оказалась тесной, но опрятной и уютной, согретой теплом очага. Мари усадила Элизу на скамью и поспешила к очагу.
— Похлебка как раз поспела, — произнесла она, зачерпывая ложкой из деревянной посудины ароматное варево. — Муж и сыновья приходят поздно; они дожидаются сумерек, чтобы пригнать овец со склонов.
— Спасибо, — сказала Элиза, когда Мари поставила перед ней миску похлебки, улыбнулась и налила из кувшина кружку воды.
— Ешь! — велела Мари. — Мне приятно, когда моя стряпня приходится по вкусу.
Элиза выпила воду, а затем съела ложку густой похлебки. Она оказалась столь же вкусной, как и ароматной. Еда, тепло и присутствие рядом приветливой Мари заставили ее расслабиться. Как приятно было вновь говорить на родном языке, хотя здешний говор скорее походил на язык северных областей, а не на мелодичную, певучую речь жителей Монтуа. Брайан легко переходил с одного языка на другой — Элиза полагала, что он провел с Генрихом во Франции так много времени, что это вошло у него в привычку. Но с ней Брайан всегда говорил по-английски, и теперь ей доставляло детскую радость слышать язык, так похожий на родной. Казалось, она и не уезжала из дома. Элиза вмиг опустошила миску под внимательным взглядом Мари, но отказалась, когда Мари предложила ей еще.
— Мне нечем заплатить тебе, — тихо произнесла она. Брайан увез ее из замка так поспешно, что она не успела надеть ни одного украшения, у нее не оказалось даже простого плаща, чтобы предложить этой женщине. Внезапно Элиза оживилась: — Но у меня есть хорошее седло. Может…
— Нет, гораздо больше твоего седла мне нужны вести! — добродушно возразила Мари, садясь рядом с Элизой и нарезая свежий хлеб толстыми ломтями. — Скажи, ты видела, как его милость Ричард стал коронованным королем Англии?
Элиза осторожно ответила:
— Да, конечно, я стояла в толпе, но видела нашего повелителя Ричарда.
Мари изголодалась по сплетням; Элиза ела хлеб со свежим маслом и рассказывала Мари о Лондоне и коронации Ричарда, избегая упоминать о себе и описывая наряды дам и великолепное шествие.
Элиза замерла на полуслове, когда дверь внезапно отворилась. На пороге появился мужчина с тяжелой челюстью и широкой грудью, за ним следовали Жорж и еще два парня постарше. Их обветренные грубоватые лица напоминали отцовское.
— Так вот она, наша странница! — пробормотал мужчина, подозрительно оглядывая Элизу. — Откуда у тебя этот конь?
— Ренаж! — предостерегающе воскликнула Мари.
— Прочь с дороги, женщина! — приказал Ренаж, подходя к Элизе. Он перегнулся через стол и пристально оглядел ее. — Этот конь принадлежит рыцарю. Я видывал таких, да и немало. На конюшне у сэра Бреснея, нашего господина. Ты украла этого коня?
Элиза с трудом проглотила кусок хлеба. Он застрял у нее в горле, и ей пришлось долго откашливаться, поглядывая на Ренажа затуманившимися глазами. Этот человек ей не нравился. Его темные, круглые глазки почти прятались в грубых морщинах на лице. И если Мари покорила ее с первого взгляда, то о парнях Элиза не могла этого сказать. Не перебивая отца, они уставились на нее такими же взглядами, каким смотрел прежде Жорж. Эти взгляды вызывали у нее желание броситься отсюда прочь.
