— Вижу, вы поработали хорошо, Мэдди. И слышу, что плотник работает на крыше. Я не хочу приносить вреда моим людям. Посмотрим, что будет дальше.
— Да благословит вас Бог, милорд! — воскликнула Мэдди. — Хотите позавтракать или сначала искупаетесь? У нас есть свежий хлеб и масло, форель и пирог с почками!
При упоминании о еде Брайана затошнило.
— Я хочу воды, Мэдди, только воды. — Он потер заросший подбородок. — А потом — помыться и побриться, но…
— Идемте, милорд, я покажу вам дорогу. — Девушка подобрала юбки и направилась к каменной лестнице. — Леди Элиза приказала хорошенько просушить все постели на солнце, так что спальня имеет неприглядный вид, — объяснила Мэдди, — но там есть ванна, которую питает ручей, а рядом — очаг, огонь которого подогревает воду. Говорят, первый владелец этого замка, норманн, был в Риме и видел такие вещи. Сегодня утром мы вычистили ванну, милорд, — поспешно добавила служанка. — Леди Элиза настояла, чтобы это было сделано немедленно!
Еще испытывая легкое головокружение, Брайан молча следовал за служанкой по лестнице. Мэдди распахнула перед ним прочную двухстворчатую дверь.
Норманнские арки разделяли комнаты натрое. В дальнем углу комнаты, который солнце освещало через матовое стекло окна, Брайан заметил ванну, искусно выложенную из небольших красных камней. Деревянная кровать возвышалась во второй комнате и казалась соблазнительной даже без тюфяка. В комнате уже успели развесить гобелены, устлать полы персидскими коврами. В камине с резной доской ярко пылал огонь. Мешки с одеждой и едой стояли у огня.
Третья комната, отделенная аркой, была пуста.
— Что здесь было? — спросил Брайан у Мэдди.
— Детская, милорд, для первых дней после рождения ребенка. Внизу есть большая детская и комнаты для кормилиц, нянек и тому подобное, но ходят слухи, что первая владелица этого поместья отсылала детей на воспитание. Леди Элиза сказала, что эта комната пригодится для сундуков с одеждой и бельем. Кажется, она назвала ее «гардеробной».
— Правда? — спросил Брайан, сжав зубы.
— Да, милорд! Наша леди разбирается с делами без лишних разговоров!
— Гм… — сухо буркнул Брайан. Перед камином стояло старое резное кресло, широкое и манящее. Брайан плюхнулся в него, стаскивая сапоги. Мэдди повернулась, чтобы уйти.
— Я сию минуту пришлю к вам Алариха, милорд…
— Кто такой Аларих?
— Управляющий, сэр. Он может быть и хорошим камердинером.
Брайан что-то пробурчал, и Мэдди вышла из комнаты. Раздеваясь, Брайан поморщился, когда дотронулся до повязки. Рана быстро заживала, но вчерашняя езда разбередила ее, и она вновь начала кровоточить.
Он решил, что помочь может только вода. Возле ванны он убедился, что за низкой чугунной решеткой очага горит огонь, попробовал рукой воду — она оказалась теплой. Ванна притягивала взор, и Брайан надеялся, что купание прогонит головную боль.
Усевшись в ванну, Брайан вздохнул от наслаждения и погрузился с головой в воду, провел пальцами по волосам, затем откинулся и положил голову на край. Вот это настоящая вещь — большая ванна, даже такой крупный человек, как он, может плавать в ней… Или разделить ее с кем-нибудь…
Он улыбнулся, думая о предстоящих ночах, но улыбка сменилась гримасой, едва он вспомнил об Элизе.
Прирожденная герцогиня и хозяйка. Она чувствует себя в своей тарелке, она знает, как управлять поместьем, как заставить слушаться нерадивых слуг. Как убрать поместье за считанные часы, почти ничего не имея под рукой.
Ему следовало испытывать благодарность. Она его жена, похоже, ему наконец-то удалось убедить Элизу в этом. Она трудится не покладая рук, чтобы восстановить поместье, а он опасался, что ему понадобится приложить все силы, лишь бы удержать ее здесь. Умение Элизы заставило Брайана почувствовать себя невеждой, но он не злился на это.
Тогда в чем же дело?
Он все еще не доверял Элизе. Какая-то часть ее души осталась для него загадкой. Ему удалось пробудить в ней страсть, но не удалось затронуть ее сердце. Или душу.
В третьей комнате будет «гардеробная» — так она сказала, не желая даже думать о детской. Неужели ей известно что-то, о чем не знает он? Или же это не планы, а твердая уверенность? Он вспомнил, как зло она отвергла возможность зачатия ребенка во время их первой встречи; она не хотела ею ребенка и потому решила не иметь его. Сколько времени прошло после их первой встречи? Почти три месяца. Похоже, она права.
Он еще сильнее сжал зубы. Неужели она решила лишить его наследника? Но разве это возможно? Почему бы и нет, ведь десятки блудниц живут год за годом, не беременея.
Он мечтал о детях. В те времена, когда ему приходилось ездить с турнира на турнир и даже когда он начал служить Генриху, он понимал, что его жизнь пуста. Ему некуда идти. Именно тогда он захотел иметь земли, но еще больше — сыновей, которым можно оставить эти земли; обзавестись семьей, ради которой стоит трудиться. Ему хотелось учить сыновей, как натягивать тетиву лука, как пускать стрелу, как орудовать мечом, как сохранять свою гордость даже перед королем.
Он получил земли. И герцогиню, которая пожелала превратить детскую в «гардеробную».
Он прикрыл глаза, погружаясь в воду. Боль в голове постепенно утихала. Услышав стук в дверь, Брайан громко приказал войти, не открывая глаз.
— Милорд?
Незнакомый голос прозвучал слишком робко. Брайан открыл глаза и оглядел тощего человечка, который почти рвал свою шляпу дрожащими пальцами. У ног человечка стояла шкатулка, на плече дрожало полотенце. Глаза вошедшего были живыми и темными, седоватые волосы отросли длиннее, чем носили в те времена.
Брайан вновь прикрыл глаза. Это наверняка Аларих, управляющий. Человек, который заслуживал наказания. Прошлой ночью Брайан с радостью растерзал бы его в клочки.
— Смиренно приношу вам извинения, милорд. Видите ли, пока здесь никто не жил, люди считали, что я пытаюсь заставить их прислуживать мне самому. Они думали, что я забираю их хлеб и все остальное себе. Старый лорд не всегда был справедливым: он был норманном, а нас называл саксонскими свиньями. Я…
Брайан открыл глаза, и Аларих в ужасе умолк. Брайан расхохотался, когда увидел, что до управляющего только что дошло, что он натворил, обвиняя норманнов.
— Аларих, я происхожу из старого рода саксов, хотя, признаюсь, Генрих предпочитал окружать себя норманнами. Однако вражда норманнов и саксов кончилась сто двадцать лет назад, и меня не задевают давние распри между народами.
Он удивился, когда тощий человечек выпрямился во весь рост.
— Распри, милорд? Людей убивали, как овец, насиловали наших сестер, матерей, дочерей. А с нами обращались, как с собаками!..
— Если ты мой камердинер, Аларих, я хочу побриться.
— Да, милорд.
