– И ему не нравится здесь жить! – пробормотала Женевьева.
Гэйлорд, сидящий у камина с Кэтрин на руках, грустно посмотрел на Женевьеву. Девочка залилась плачем, и Женевьева подумала, что она должно быть голодна и у нее мокрые пеленки, ведь в карете не было возможности как следует позаботиться о ребенке. Она улыбнулась и забрала ребенка у Гэйлорда.
– Сэр, вы не могли бы показать, где бы я могла… заняться своей дочерью?
– Миледи, – Гэйлорд беспомощно посмотрел на Томаса. Похоже старик был уверен, что Тристану не понравилось бы присутствие здесь Женевьевы.
– Гейлорд, мне нужно покормить Кэтрин, – властно сказала Женевьева.
Старый слуга быстро поднялся и, кивнув мальчику-пажу, промолвил:
– Я провожу вас…
– Нет, Гэйлорд, лучше уже я сам, его светлость все равно снимет с меня голову, – вмешался Томас.
– Спасибо, – сказала Женевьева. Она с улыбкой посмотрела на Джона и Эдвину и увидела, что они немного побледнели. Джон пожелал Женевьеве спокойной ночи, и ей захотелось обозвать его трусом, уж слишком было заметно, что он стремится оказаться в своей комнате вместе с женой до того, как вернется Тристан. Но могла ли она винить его?
Третий этаж замка был столь же великолепен, как и второй. Коридоры и залы разделялись между собой арками, на стенах висели многочисленные портреты. Томас показал ей музыкальную комнату и библиотеку. Но вот он остановился перед массивной дверью с бронзовыми ручками. Сердце Женевьевы тяжело застучало. Она вошла за Томасом внутрь комнаты.
Там, на полу лежал дорогой ковер, на окнах висели тяжелые портьеры, в центре стояла большая кровать, поддерживаемая четырьмя столбами, с белым покрывалом из тончайшей ткани. Эта спальня, судя по обстановке, предназначалась для супругов.
– Я пришлю к вам Мэри и слугу с вашими вещами, – сказал Томас. – Не хотите ли вы принять ванну?
Женевьева кивнула. Да, ей хотелось вымыться, хотелось ощутить прикосновение воды, благоухающей розовым маслом. Ей хотелось чувствовать, что ее кожа чиста и упруга, что она достаточно соблазнительна, чтобы обворожить мужчину, отвернувшегося от нее.
Томас собрался уходить, Женевьева подняла взгляд, посмотрела на окно и поняла, что именно в нем она видела тень.
– Томас, подожди, ты уверен, что Тристана здесь нет?
– Конечно же, уверен, – несколько нетерпеливо ответил Томас. – Гэйлорд не мог ошибиться.
Женевьева натянуто улыбнулась и погладила Кэтрин по головке.
– Извини, Томас, не придавай значения.
Как только он вышел, Женевьева легла на кровать вместе с дочерью, и пока девочка ела, Женевьева продолжала разглядывать комнату. Спальня была настолько уютна, настолько хорошо обставлена, что Женевьева даже представила себе, как здесь было при ее предшественнице. Она не знала, какой была Лизетта, но ее воображение рисовало хрупкую женскую фигурку, ей слышалось тихое шуршание шелка, чудился тонкий запах притираний и духов. Но ей снова вспомнилась таинственная тень в окне и Женевьева вздрогнула. Она справилась со своим страхом, потому что не верила, что духи мертвых могут тревожить живых. Тем более что Лизетта не была злодейкой. Женевьева подумала, что эта женщина поняла бы ее, и не причинила бы ей вреда. Кэтрин, вволю насосавшись, уснула. Вошла Мэри, а слуги принесли медную лохань и несколько ведер горячей воды. Женевьева мылась долго и тщательно в надежде на то, что горячая вода сможет облегчить ее состояние. «Что будет, когда вернется Тристан? – снова и снова спрашивала она себя. – Отошлет ли он ее обратно в Лондон? Может быть, ему и не хочется видеть здесь Женевьеву, но он любит свою дочь».
Женевьева облачилась в белую шелковую ночную рубашку, Мэри причесала ее волосы, а затем позвала слуг. Они быстро унесли лохань и прибрали в спальне. Затем пришел Гэйлорд и повел служанку за собой, чтобы показать ее комнату в том крыле замка, где жила челядь. Женевьева осталась одна.
Она посмотрела на свою дочь, мирно спавшую на постели, и с досадой прикусила губу, как жаль, что ей не пришло в голову спросить Гейлорда, ни кого-либо другого из прислуги, о колыбели для девочки.
В комнате еще была одна дверь, и Женевьева посмотрела на нее, спрашивая себя, не ведет ли она в детскую. В другое время она бы охотно спала вместе с Кэтрин, но сегодня она хотела, чтобы ее ничто не могло отвлечь от Тристана.
Женевьева взяла на руки дочь и направилась к двери в предполагаемую детскую, но в это время кто-то негромко постучал, и она поспешила ко входной двери, открыла ее и увидела, что на пороге стоит Томас, держа в руках поднос, уставленный бокалами с вином и несколько мрачновато улыбаясь.
– Я подумал, что тебе нужно чем-то заняться во время ожидания, – сказал он, и Женевьева с благодарностью улыбнулась.
– Спасибо, Томас, спасибо, входи, мне нужна твоя помощь! – прошептала Женевьева.
Томас последовал за ней. Он поставил поднос на туалетный столик. Женевьева подвела его ко второй двери, и он остановился, не в силах сделать ни одного шага.
– Томас, там детская?
Он не ответил, и Женевьева, нахмурившись, толкнула дверь, та бесшумно распахнулась.
– Захвати, пожалуйста, свечу.
Женевьева переступила порог и оказавшись в полумраке подумала, пойдет ли он за ней или нет. Томас вошел внутрь, держа канделябр одной рукой.
– Женевьева…
Она увидела колыбель и негромко вскрикнула от восхищения. Кто-то позаботился о Кэтрин, Женевьева чувствовала запах свежих простыней, постеленных в новой деревянной колыбели. Рядом стояли маленькие креслица и столик.
Она осторожно опустила дочку в колыбель. И затем, обернувшись, посмотрела на Томаса, При свете свечей было заметно, как он побледнел.
– Что случилось?
– Отойди, Женевьева, – он кивнул головой, указывая на пол у самых ее ног.
Молодая женщина отступила и увидела большое темное пятно прямо рядом с колыбелью.
– Она умерла тут, – глухо произнес Томас. – Здесь ее и нашел Тристан. Полагаю, что кто-то сегодня приготовил колыбель для Кэтрин, но я не знаю, возможно, тебе не следует…
Ощутив внезапную слабость в ногах, она невольно коснулась рукой пола, чувствуя острую боль за женщину, некогда жившую здесь, умершую у самой колыбели, где должен был лежать ее ребенок. Она взглянула на Томаса, должно быть у нее был такой несчастный вид, что он быстро наклонился к ней, затем опустился на колени и коснулся рукой ее подбородка.
– Женевьева, я не знаю, что сказать, чтобы облегчить…
– Возможно, Томас, ты должен был заранее подумать над этим.
Со стороны раздался властный голос, Женевьева обернулась и увидела Тристана.
На нем были бриджи и высокие сапоги, поверх свободной белой рубашки кожаная безрукавка. Он стоял на пороге, прислонившись к дверному косяку. Никогда прежде Женевьева не видела в его глазах такого гнева. Тристан положил руку на рукоять меча и направился к Томасу.
