Его взгляд пылал гневом, весь его облик дышал достоинством и необычайной силой. Этот удивительный человек, даже умерев, не будет побежден.
– Я проклинаю тебя, – еле слышно прошептал Тристан. – Я проклинаю тебя тысячу раз, волчица из Эденби! Шлюха! Молитесь, леди, молитесь, чтобы я умер!
– Нет… – пробормотала еле слышно Женевьева, прижав ладонь к губам, чтобы сдержать рвавшийся крик.
Но он уже прошел мимо Томкина, который все еще не мог выйти из оцепенения, отвернувшись от нее из последних сил, отодвинул дверной засов, распахнул дверь и вывалился в коридор.
– Его люди! – вскричал Томкин. – Мы должны остановить его, чтобы он не успел предупредить их!
Женевьева заставила себя сдвинуться с места и последовала за Тристаном. Она чувствовала какую-то болезненную слабость во всем теле. «О, Господи! Ведь она же не сможет его снова ударить! Но ей придется это сделать, чтобы он не успел предостеречь своих солдат».
Томкин, как будто, проснувшийся от собственных слов, схватил выпавший меч и побежал за Женевьевой, но они опоздали.
– Это ловушка! – крикнул Тристан, стоя у арки, перед винтовой лестницей и, его крик был подобен вою смертельно раненного волка, столько боли и ярости было в нем. – Ловушка…
Он упал на колени и снова схватился за голову. Внизу начался переполох, но Женевьева не слышала доносившегося шума, она смотрела на Тристана, который все еще стоял на коленях, сильно покачиваясь. Из раны в голове текла кровь, оставляя ярко-алую полосу на камнях коридора.
Но вот, к ее огромному облегчению, он, наконец, упал, не произнося больше ни звука. В гулком коридоре громко раздался звук рухнувшего тяжелого тела.
Несколько долгих секунд, когда ее сердце, казалось, готово было вырваться из груди, Женевьева стояла неподвижно, безуспешно пытаясь справиться с дыханием. Томкин стоял рядом с ней, такой же притихший, казалось, что они никак не могли поверить в то, что граф де ла Тер наконец упал. Но он лежал, поверженный перед ними и, справившись со смятением, Женевьева шагнула вперед.
Тристан был неподвижен, кровь, струящаяся из раны, испачкала его волосы, широкая спина казалась окаменевшей, и не было никаких признаков, что он еще дышит.
– Я убила его, – с ужасом прошептала Женевьева. – О, Господи! Я убила его! Я убила человека!
Она внезапно ощутила такое потрясение, что едва смогла удержаться на ногах. К ней подошел Томкин, и, поддерживая ее под руку, заглянул в ее глаза.
– Ты спасла мне жизнь, – сказал он с дрожью в голосе. – Оставайся здесь, но будь внимательна, я должен спуститься вниз.
Она кивнула, совершенно не вникая в его слова, лишь уловив движение воздуха, когда Томкин прошел мимо нее и вышел на лестницу, переступив через тело Тристана.
Женевьева так и застыла на месте, не в силах отвести взгляда от неподвижного тела Ланкастерского Рыцаря. Она говорила себе, что это было справедливым возмездием, но чувствовала на своих руках его кровь, и на душе у нее было очень тяжело.
Дрожь с такой силой сотрясала ее тело, что она больше была не в состоянии держаться на ногах. Женевьева опустилась прямо на пол и внезапно почувствовала приступ безумного смеха. Одновременно ей захотелось плакать, и она плакала и смеялась, обхватив голову руками и чувствуя в висках пульсирующую боль, возникшую совершенно неожиданно.
Если она закроет глаза, то все исчезнет: и ланкастерцы, и лежащее перед ней огромное тело мужчины, убитого ею, и эта тупая боль.
Но когда девушка открыла глаза, все оставалось, как прежде. Он все еще лежал на полу, безжизненный, огромный, его глаза были закрыты, она могла лишь видеть темные, густые волосы, слипшиеся от крови.
Вдруг ей показалось, что она видит, как он смотрит на нее укоризненным и гневным взглядом, суля исполнение своего проклятья, снова и снова проклиная ее.
Она с еще большей силой сдавила голову руками. Наконец до ее ушей донесся шум из нижнего зала. Ее тело сотрясалось от рыданий, она билась в истерике. Внизу творилось что-то невообразимое. Все происходило совсем не так, как они планировали, и не было возможности что-то исправить. Там, внизу люди сражались и умирали…
Женевьева не в силах была подняться. Судьба ее и замка Эденби теперь решалась в Большом зале. Но Женевьева лишь тупо смотрела на тело Тристана, лежавшее на холодных каменных плитах и тихо шептала слова молитвы, чтобы это все поскорее закончилось.
* * *
Битва внизу не была настолько страшной, как это казалось Женевьеве. Впрочем, если бы граф де ла Тер не предупредил своих людей, то вообще не было бы никакой необходимости обнажать оружие.
Джон, предупрежденный Тристаном ранее, внимательно наблюдал за всем происходящим с того самого момента, как Женевьева и его друг покинули зал. Он слегка расслабился, когда на галерею взошла группа музыкантов и начала негромко наигрывать баллады, слегка непристойного содержания. Молодой человек находил обстановку зала весьма роскошной и, не последним аргументом в пользу замка Эденби была Эдвина…
Эта леди, конечно, уже далеко не девушка. Он заключил, что она старше его самого на год или два. «Но в ней есть грация, которой недостает более юным девушкам, – подумал Джон, а красота ее лица вполне соответствовала широте натуры». Она была худощава, стройна, элегантно одета, говорила очень негромко и, судя по всему, очень нервничала.
Джон потратил большую часть вечера на то, чтобы хоть немного успокоить ее. Они говорили преимущественно о замке Эденби, где она выросла. Эдвина рассказала ему о своем браке, грустно поведав о том, что ее муж не погиб в сражении, а умер от болезни, и что ее брат, последний лорд Эденби, позвал ее жить к себе, настаивая на том, чтобы она вновь вышла замуж и собирался составить ей партию, когда для этого придет подходящее время.
– А вы не собирались? – спросил ее Джон.
– Собиралась? – рассеянно переспросила молодая женщина, глянув на рыцаря огромными глазами, голубыми, как незабудки, растущие не склонах гор.
– Выйти снова замуж, – несколько обескуражено пояснил Джон. – Ведь так и должно было случиться, верно?
Она слабо улыбнулась, потупив глаза.
– Подлить вам еще вина? – нарочито безразличным тоном спросила она.
Но Джон предпочел не пить сегодня, ибо в отсутствие графа, он был капитаном отряда, а Тристан ожидал какого-то подвоха.
Да и поведение их людей доставляло ему беспокойство, уж слишком они были беспечны. Несмотря на предостережение, беззаботно смеялись и подпевали менестрелям. Они все же напились допьяна и собирались пить еще. Тибальд, заметил Джон, так же был не совсем в порядке. Он все еще сидел за столом, нахмурившись, как будто был чем-то недоволен.
Обстановка в зале становилась все более дружественной. Йоркисты и ланкастерцы пили, шутили и смеялись вместе. Девушки-служанки, обносившие гостей, были юны, свежи и привлекательны, они смехом отвечали на соленые шутки и, казалось, ничуть не обижались на звонкие шлепки по мягким местам, которыми их награждали щедрой рукой гости.
