И снова Генрих посмотрел на нее, его глаза скользили по линиям ее тела с легким изумлением. «Он мужчина, – с беспокойством подумала Женевьева, – и со своеобразным чувством юмора, который его приближенные, вероятно, иногда находят ужасающим. Он, очевидно, чему-то радовался». Внезапно Женевьева почувствовала себя неуютно и потерянно, хотя пока не могла понять, почему. Почему же он не требует от нее штрафа? Или он ожидал услышать от нее что-то еще?
– Ваше Величество… – проговорила Женевьева, – мы клянемся в верности Вам.
– Да… – ответил он с долгим вздохом, – но я боюсь, миледи, что вы не имеете права на это.
– Простите, сир? – произнесла она изумленно.
Генрих улыбнулся.
– Эденби сложил оружие несколько дней тому назад.
– Простите? – снова переспросила Женевьева, еще не осознав толком услышанное, но уже понимая, что все идет совсем не так, как она рассчитывала.
Король посмотрел поверх ее головы, словно увидев кого-то в толпе. И тут она услышала шаги, приглушенные бархатной дорожкой, покрывавшей пол. Нахмурившись, Женевьева обернулась.
И… застыла, как громом пораженная от ужаса и невероятности происходящего.
Тристан!
Она моргнула, этого не может быть! Не может быть! Он же мертв! Мертв и похоронен. Она сама его убила! Она сама видела, как погасли его глаза, как душа оставила его тело.
Он медленно подошел к ней, одетый не для сражения, как она видела его в последний раз, а в красивый, элегантный камзол. На нем были голубые чулки, а его платье было отделано роскошным горностаем. На плечи был накинут ярко-красный плащ, застегнутый бриллиантовой брошью. Он любезно улыбался, но в улыбке этой не было ни теплоты, ни веселья. Это была холодная, жестокая улыбка, не предвещавшая ничего хорошего. Он возвышался над ней, заполняя всю комнату своей энергией и силой, и Женевьева подумала, что сейчас лишится чувств.
Тристан де ла Тер отвесил ей низкий поклон и заглянул в глаза. Она не могла отвести своего взгляда и чувствовала, как у него внутри разгорается адский огонь. Его взгляд был подобен молнии. Колени ее задрожали. Отец Томас лгал! Мертвецы выходят из могилы, ибо Тристан жив. Темный и угрожающий, такой же живой, как и прежде, полный сил и жажды мести. Он здесь, смотрит на нее своими пылающими глазами, темно-синими, как ночное небо. Эти глаза зловеще усмехались, напоминая о ее преступлении. Но она и так ничего не забыла.
И он ничего не забыл.
– Леди, – проговорил он, коротко улыбнувшись, и посмотрел на короля. – Ваше Величество!
– А, Тристан! Это та самая леди, которую вы искали?
– Да, Ваше Величество. Я вижу, что вы уже познакомились. А теперь я позволю себе смелость представить Вам леди Женевьеву, мою любовницу!
Тристан низко поклонился и прежде чем произнести следующую фразу, окинул Женевьеву насмешливым взглядом.
– Я делаю это по ее просьбе.
Комната завертелась перед глазами Женевьевы. Генрих рассмеялся, как будто ему сообщили нечто несказанно смешное.
– Нам было приятно видеть ее, Тристан. Теперь я понимаю твою настойчивость, когда ты требовал моего обещания, ибо я сам чуть не поддался искушению… – В его голосе слышался откровенный намек.
В зале воцарилась полная тишина, казалось, что все взоры и все мысли были обращены на Женевьеву. Она внезапно осознала с болезненной отчетливостью, что у нее не было никакого шанса. И это объясняло тот прием, который ей оказал король.
Тристан получил какое-то обещание от короля, с которым тот не мог не считаться.
Женевьева едва дышала. Неужели Эденби больше не принадлежит ей?
– Возьмите ее, – сказал Генрих, отпуская их.
Все вокруг потонуло в тумане. Он жив! Тристан жив и стоит позади нее, готовый к тому, чтобы схватить ее! Если он получит ее, то нет никакого сомнения, что убьет, он будет медленно пытать ее за предательство, которое она совершила…
Женевьева почувствовала, как его рука, горячая, как раскаленный стальной браслет, обхватила ее запястье. Она взглянула в его лицо и увидела холодное торжество и ненависть в его глазах. С неожиданной силой она вырвала руку из его крепких пальцев и бросилась на колени перед королем.
– Ваше Величество, – взмолилась Женевьева, – заключите меня в Тауэр, возьмите меня перед всем вашим двором! Но, сир! Смилуйтесь, ибо я не сделала Вам ничего дурного! Я всего лишь сохраняла клятву верности, данную моим отцом прежнему королю!
Она услышала негромкий смех графа де ла Тера. Он выступил вперед, и внезапно слезы застлали глаза Женевьевы: Тристан держал в руке прядь ее волос.
– Она так очаровательно просит. Она хорошо умеет это делать, сир, правда? И точно также она вела себя за несколько секунд до того, как ее люди напали на меня.
– Ваше Величество! – Женевьева снова взмолилась. – Уверена, что Вы знаете, что такое верность…
– О, да! Но не нахожу ничего общего между верностью и ножом в спину…
– Ваше Величество!..
– Миледи, – перебил ее Генрих, наклоняясь вперед, обвороженный ее трогательной красотой, очарованный серебристым блеском удивительных глаз настолько, что был готов уже выслушать до конца ее мольбу. Он был восхищен ее золотыми волосами и несомненно оставил бы ее при дворе, если бы уже не пообещал Тристану. – Миледи, я боюсь, что ваша судьба решена. Я так же держу свое слово и знаю ему цену. Вы понимаете меня? Теперь же идите, я все сказал, вы на попечении лорда Тристана.
Женевьева затрясла головой, не в состоянии поверить, что король отказал ей, что он отдал ее де ла Теру, как какую-нибудь вещь, чтобы тот владел ею, пользовался и, когда надоест, выбросил прочь.
Тяжелая рука опустилась на ее плечо, и она услышала тихий шепот, от которого у нее пересохло в горле, и задрожали руки и ноги.
– Вы выставляете себя в дурацком свете, Женевьева, перед множеством людей! Поднимитесь и идите следом за мной, иначе вас выведут отсюда, как своенравную девчонку, или, того хуже, мне придется перекинуть вас через плечо и придерживать за вашу столь очаровательную, но предательскую ножку, чтобы вы не сорвались.
– Нет! – отчаянно воскликнула Женевьева. Панический страх охватил ее, дикий, звериный страх. И тут она совершила свою первую серьезную ошибку. Она быстро встала, поклонилась королю и попыталась бежать.
Вокруг нее раздался смех.
Женевьева не успела сделать и пяти шагов, когда ее остановил резкий рывок за волосы. Еще не совсем понимая, что случилось, она была так стремительно опрокинута, что у нее закружилась голова, и ноги перестали чувствовать под собой опору.
Слезы брызнули у нее из глаз, когда перебросив через плечо, как мешок с зерном, Тристан де ла Тер нес ее через весь зал, а со всех сторон доносились смех и перешептывания.
