На втором этаже он задержался на минуту, удивленный тем, что его бросило в дрожь от волнения. «Ага, – усмехнулся он над собой, – значит, она все-таки околдовала тебя, и ты признаешь это! Ты знаешь, что она – ведьма, создание тьмы, или ангел и самая прелестная женщина на земле, столь же соблазнительная, как и самый спелый плод…»
Он поспешил вверх по лестнице, ведущей в башню и, наверху снова задержался, кивнув молодому стражнику, чтобы тот оставил свой пост и отодвинул засов.
Когда он вошел, Женевьева все еще лежала в постели. Вся в белом, платье покрывало ее воздушными волнами и лежало на постели вокруг ее, волосы были распущены…
Кровь быстрее заструилась по жилам Тристана при воспоминании о том, как эти золотые пряди окутывали его, как приятны были их шелковистые прикосновения, когда они укрывали их обоих, ниспадали на ее и его бедра…
Женевьева повернулась на стук двери, глянула на вошедшего – в ее глазах застыл страх. Она инстинктивно схватила подушку и прижала ее к груди. Взгляд ее скользнул по Тристану, глаза ее были серебристо-серого цвета, сначала они широко раскрылись, но почти сразу же сузились.
«Она узнала меня, – подумал Тристан, – она узнала меня, как только открылась дверь, и она удивлена, ибо никто не знал, где я был и когда вернусь… Интересно, рада она мне или нет?»
Никто из них не проронил ни звука. Тристан молча подошел к кровати и приподняв ее подбородок, посмотрел Женевьеве в глаза, и внезапно ощутил странное беспокойство.
Она была прекрасна, как всегда, если даже не больше. Серебряный, золотой, кремовый и розовый цвета. Ее губы были красными, как красная роза.
Но сегодня она была бледнее, чем раньше, лицо ее осунулось.
– Ты больна? – спросил он, и был удивлен своему хриплому голосу.
Женевьева попыталась вывернуться, и Тристан отпустил ее, чем она немедленно воспользовалась, и все еще крепко держа перед собой подушку, словно обороняясь от него, забилась в угол, прижавшись спиной к изголовью кровати, как будто Тристан был для нее снова чужим человеком, врагом, захватчиком…
– Я спрашиваю тебя, ты больна?
Женевьева покачала головой, и Тристан, почувствовав себя неловко, тихо произнес:
– Иди ко мне.
Женевьева снова покачала головой и подняла на него глаза, вспыхнувшие былым огнем.
– Кем вы себя считаете, милорд де ла Тер! Уехать на месяцы, и вернуться, чтобы…
– Мои дела вас не касаются, миледи, ты просто должна принять, что я здесь, – он протянул руку, и когда Женевьева не приняла ее, он схватил ее за запястье и притянул к себе. Она отбивалась, пытаясь ударить его, но Тристан смеялся и старался не попадать под ее кулачки. Наконец, он привлек ее к себе, поцеловал, и обнял так крепко, что у Женевьевы просто не осталось сил, чтобы бороться дальше, ей не хватило бы воздуха. Когда же Тристан, наконец, оторвался от ее губ и посмотрел на нее, то увидел, как она похорошела, хотя, казалось, это было невозможно, ее губы были полуоткрыты, в глазах загорелся огонь, а грудь тяжело вздымалась и опускалась под тонкой тканью…
– Пусти меня!
– Не могу!
– Сейчас утро!
– Я очень скучал по тебе.
– О, я не уверена в этом. Тебя вызвали ко двору Генриха, и тот отправил тебя в поход, где ты дрался, воевал, побеждал, грабил, насиловал.
– А… так ты ревнуешь? Тебя интересует, кого это я «насиловал», – Тристан рассмеялся, – это может шокировать вас, миледи, но, поверьте на слово, большая часть представительниц вашего пола была бы рада, если бы я изнасиловал их.
– Ты самодовольный болван! Бастард! Уверяю тебя, что это меня вовсе не заботит! Возвращайся к ним и дай мне…
Внезапно Женевьева замолчала и приложила руку ко рту, судорожно глотая. Ее глаза внезапно широко раскрылись от тревоги и беспокойства.
– Что происходит? – спросил Тристан, настолько удивленный, что перестал удерживать ее и она, вырвавшись из его объятий, вскочила на ноги и шлепая босыми пятками отошла от него на несколько шагов, мотая головой и дрожа.
– Черт возьми, Женевьева, ты не…
– Пожалуйста, ну пожалуйста, выйди на минутку!
Тристан недоумевая, поднялся. Она выглядела нездоровой, кажется, она не переставала дрожать и еще больше побледнела. Такая прекрасная и такая хрупкая.
И медленно стало до него доходить, что все это значит…
Тристан направился к ней и, хотя она отбивалась и кричала, чтобы он оставил ее, ей некуда было деваться. Он без лишних церемоний обнажил ее грудь и проведя по ней рукой, почувствовал, как она потяжелела, увидел, что явственней проступили голубоватые жилки на ней, что соски стали больше и темней.
Быстро опустив свою руку к ее животу, и Женевьева затряслась и попыталась вырваться. Она забилась, как пойманный зверек.
– Черт бы тебя побрал, почему ты не оставишь меня в покое, разве ты не видишь – меня тошнит!
Что-то ужасное и холодное заворочалось внутри Тристана, он ощутил, как сердце его режут на куски ледяным ножом, перед его глазами замелькали видения, видения смерти и крови.
– Господи, я же сверну твою очаровательную шейку!
Женевьева никогда не слышала, чтобы Тристан говорил с такой яростью, и это так ее изумило и задело, что она с трудом сдерживала себя. Разве она была виновата в том, что произошло с ней, что теперь общество отвернется от нее и жизнь уже никогда не будет такой, как прежде, в том, что все ее мечты о будущем умерли.
– Проклятье! – произнесла она низким голосом, – в этом вряд ли есть только моя вина!
Тристан не сводил с нее гневного, холодного взгляда. Она не знала о том, как он отнесется к случившемуся, но ей и в голову не приходило, что это приведет его в такую ярость. Ей казалось, что это развеселит его и позабавит, и он будет смеяться над нею, а он так разозлился!
Его глаза были холодными, и в них горел огонь такой ненависти, что Женевьева не выдержала и опять стала ругать его:
– Это все не твоего ума дело! Тебя это не касается!
Но он, не обращая внимания на ее слова, продолжал смотреть на нее также ненавистно, и Женевьева беспомощно сказала первое, что ей пришло на ум:
– Я могу уйти! И… избавить тебя от своего присутствия, и от него тоже можно избавиться! Есть способы, можно кое-что сделать.
И тут Тристан влепил ей тяжелую пощечину. От его удара, она упала на колени и закричала, когда он схватил ее за плечи.
– Никогда, слышишь, никогда больше не произноси подобных слов! Ты должна понять, что с этим уже ничего нельзя поделать! Я клянусь всеми святыми, что ты никогда ничего не сделаешь ему, иначе я покажу тебе, что такое настоящая жестокость, я сдеру с тебя живьем кожу!
