– Тристан, я не понимаю, что случилось с тобой, черт тебя побери! Я не прошу слишком много.
Он швырнул ее на кровать, она замерла на мгновение, а потом обрушила на него яростный поток ругательств и оскорблений.
Что только она не говорила, как не обзывала всевозможными словами, когда он наклонился над ней, отчаянно замолотила кулаками по его голому телу. И не без успеха, ибо Тристан вскрикнул от досады, боли, и не на шутку разозлился. Женевьева попыталась соскочить с кровати, но он схватил ее за волосы и принялся срывать с нее платье.
– Тристан, – крикнула Женевьева, и попыталась вцепиться в его лицо, но Тристан перехватил ее запястье.
– Прошу тебя!
В ее голосе была мольба, ибо он пугал ее, но в глубине души, она не верила, что он причинит ей какой-нибудь вред. Он высоко поднял ее руки и осторожно склонился над ней, страшный в своем гневе, но и действительно стараясь не причинить ей боли.
– Тристан, пожалуйста, я ведь только попросила тебя, не трогай меня сегодня ночью, я ведь не сопротивлялась.
– Ты хотела сказать что-то другое, любовь моя. О, я прекрасно тебя понял и могу продолжить твою мысль, – горячо откликнулся он. – Но сегодня, или в любую другую ночь, ты будешь лежать рядом со мной, ты хорошо слушаешь меня, дорогая? Ты не будешь мечтать о прошлом, о прошедшей любви, о руках этого парня, о…
– Ты сумасшедший ланкастерский бастард! – прошипела Женевьева. Она попыталась освободиться от его хватки, но почувствовала, как напряглись его бедра, сжимавшие ее ноги, и как сжались его пальцы, обхватившие ее запястья.
– Я должна была выйти замуж за его лучшего друга, который погиб во время осады Эденби и похоронен внизу, в часовне! Я никогда ничего не чувствовала к Гаю, кроме дружбы! И я хочу остаться одна не для того, чтобы мечтать о чьих-то прикосновениях – я бы мечтала о монастыре!
Неожиданно он грубо рассмеялся:
– Любовь моя, я как-то не очень хорошо представляю тебя в тихой обители, вдали от мужских глаз?
– Тристан…
– Женевьева, ты просто дура, да он раздевает тебя, глазами, он не спускает с тебя своего нечистого взгляда!
– Он видел, как я несчастна! Мое положение вызывает жалость у тех, кто любит меня, но это было бы еще не так плохо! Тебе незачем было унижать меня перед всеми! Ты обращался со мной, как со своей собственностью! И, Господи, ты объявил во всеуслышание, что я…
– Что ты беременна? – мрачно перебил ее Тристан.
– Это жестоко!
– Это правда.
– Как правда и то, что тебя совершенно не волнует, утомлена ли я на самом деле, и хорошо ли мне! Ты поступил так только из желания досадить ему.
– Нет, Женевьева, – сказал он устало, – я сказал об этом не из желания досадить кому бы то ни было, а чтобы предостеречь. У сэра Гая есть что-то на уме, миледи. И будет лучше для него, если он будет знать, что ты принадлежишь мне. Возможно, зная, что ты беременна, он изменит свои планы. Кроме того, как только он осмелится прикоснуться к тебе – он умрет.
Женевьева вздохнула, глядя на него. Да, теперь Тристан говорил внешне очень спокойно, и она поняла, что он был абсолютно искренен.
В смущении она покачала головой:
– Ты не прав! Ни я не мечтаю о нем, ни он обо мне, и если есть что-то позорное во всем этом, так это мое нынешнее положение…
– Теперь, любовь моя, оно скорее забавно. Сейчас ты делаешь именно то, чего ожидал от тебя не так уж давно твой галантный сэр Гай, который сейчас находится в замке. Мы втроем сидели за тем же самым столом в ту ночь. И он смотрел, как мы с тобой поднимаемся по лестнице, в твою спальню.
– Тристан, ты не понимаешь…
– Нет, Женевьева, я все понимаю! Я знаю, что то, что планировалось той ночью, было не просто бесчестно, это было подло! Вы планировали не соблазнение, а убийство! Неужели тот самый Гай, который планировал это преступление, теперь жалеет тебя, ужасается и негодует?
– Нет, – воскликнула Женевьева, прикрыв глаза, и напряженно произнесла: – Тристан, оставим этот разговор, прошу тебя. Все о чем я тебя просила – это только не начинать сегодня заново нашу войну.
– А все, о чем просил я – это только лечь в постель, где ты сейчас и находишься.
Он приподнялся над ней и в неверном свете свечей и пламени очага, его лицо было похоже на дьявольскую маску, улыбка напоминала оскал хищника, зубы белели в полумраке. Он был красив сейчас, опасно красив. Когда она посмотрела на него, а затем глянула на себя, то поняла причину его улыбки, ибо во время борьбы ее платье сползло с плеч, и теперь сползало все ниже и ниже, при каждом ее вздохе.
– Тристан…
– Не сегодня, миледи? О, именно этой ночью! Потому, что завтра он попытается улучить минуту и подобраться к тебе поближе. И спросит тебя, занимаюсь ли я с тобой любовью. Ты не осмелишься посмотреть ему в глаза и откажешься, но я не допущу, чтобы ты солгала. Нет, миледи, когда он завтра спросит тебя об этом, ты вспыхнешь, как красная роза, что мне в тебе очень нравится. Я читаю все твои мысли и знаю, что ты не сможешь сдержаться.
– Ты ничего не можешь прочесть! – запротестовала Женевьева и взмолилась Богу, чтобы он не смог прочитать большего, и снова удивилась тому чувству, тому огню, который уже так привычно запылал в ней от его прикосновений. Ибо, как бы она ни была на него зла, как бы ненавидела его за минуту до этого, ему удавалось пробудить в ней желание. Ей хотелось снова и снова чувствовать движения его обнаженного тела, ей были приятны нежные касания его губ, она видела как бьется жилка на его шее и ощущала как пульсирует, набухая его член, прижавшийся к внутренней стороне ее бедер, и жаркое пламя страсти заполнило ее. Тристан улыбнулся шире, словно на самом деле прочитав ее мысли. Она лежала тихо, остро ощущая его близость. Он нежно погладил ее по щеке и поцеловал.
– Женевьева, поверь мне, я слишком хорошо тебя знаю и пытаюсь узнать еще лучше. Ты для меня словно книга, и какие бы прекрасные слова в ней были бы написаны изящными, причудливыми буквами, я жадно вчитываюсь в каждое предложение и пытаюсь постичь смысл написанного. Я пытаюсь найти твое сердце и твою душу, которые должны лежать где-то между страниц с золотыми буквами, и я никогда, не устану читать тебя, любовь моя, никогда не захлопну бархатный переплет этой редкостной книги.
Его длинные пальцы скользнули под лиф ее платья и начали потихоньку стягивать его к бедрам, она ощущала его ладони, которые опускались все ниже и ниже, и в ее ушах зазвучала волшебная неземная музыка.
– Ты мечтаешь, любимая? Можно ли мне узнать, о чем?
Тристан чуть отстранился от нее, изучая, как какое-нибудь произведение искусства. Женевьева удивленно смотрела на него, сквозь полуопущенные ресницы.
– Шелк и бархат, любовь моя, и мрамор, и благоухание лепестков розы… Ты удивлена, разве я говорю что-то непристойное? И еще – золото, настоящее чистое золото превосходной работы! Все это настолько завораживает, миледи, что любой мужчина захочет прочитать тебя, помимо своей воли, он просто не сможет удержаться. Поэтому, я говорю тебе любимая, что ни я, ни кто-либо другой, не сможет заполнить твои мечты так, как я пытаюсь заполнить твою жизнь. Мне нравится и обложка и содержание, и каждое слово в тебе, часть из них записана не без моей помощи…
