— Встречаться со мной раз в месяц и обедать. Вы не
возражаете против такого предложения?
— Против такого не возражаю, — усмехнулся Кемаль, — а для
чего вам мое согласие? Я все — таки не понимаю, чего вы добиваетесь?
— Выяснить, настоящий ли вы Кемаль Аслан. Родившийся в
Филадельфии и выросший в таком странном болгарском городке Елин-Пелин.
— Можете не проверять. Я и есть тот самый Кемаль Аслан.
— Этого я вам не обещаю. Проверять будем все равно.
— Ваше право, мистер Эшби.
Он поднялся со стула.
— Я вам больше не нужен?
— Нет, благодарю вас.
— До свидания, — Кемаль протянул руку Эшби.
Тот с удивлением посмотрел на стоявшего перед ним человека.
Потом сказал словно бы про себя:
— А почему бы и нет. Вы, во всяком случае, были достойным
противником.
И протянул свою руку в ответ. Рукопожатие было сильным, до
хруста костей. Оба профессионала смотрели друг другу в глаза. Эшби словно хотел
сказать, что знает, кто именно стоит перед ним и кто скрывается под именем
«Вакха». А Кемаль Аслан смотрел в глаза Эшби и словно говорил, да, я
профессионал, но постарайся доказать мне это в честном поединке, выиграй у меня
партию и тогда я признаю твое превосходство.
Пожав руку мистеру Эшби, Кемаль вышел из кабинета.
Его снова окружило журналисты. К нему протиснулся Тадао
Имацу.
— Хорошие новости, — сказал он, — на бирже наши акции пошли
вверх.
— Очень хорошо, — улыбнулся Кемаль, — у тебя есть еще
какие-нибудь новости?
— Есть, — почти закричал Имацу, такой стоял в коридоре шум,
— у нас в компании появился солидный адвокат, который будет постоянно вести
наши дела.
— Хорошо, — кивнул в ответ Кемаль.
Полицейские расталкивали журналистов, давая ему проход.
— Вы подадите в суд на ФБР? — спросил кто-то.
— Нет, — улыбнулся Кемаль, — только что я узнал о повышении
котировок наших акций. Думаю, они сделали мне неплохую рекламу.
— Вы можете сказать что-нибудь по поводу предъявленных вам
обвинений? Несколько слов?
— Полная чушь.
— Вы останетесь после этого в Америке или уедете в Турцию?
— Я американский гражданин.
Журналистов было человек тридцать и они бежали по коридору
за ним.
— Вы приняли извинения Кэвеноу?
— Конечно. Он профессионал, выполняющий свой долг. Жаль, что
он ошибся. Америка нуждается в таких людях.
— Вам не кажется, что вы стали жертвой заговора?
— Нет, просто на этот раз ФБР и ЦРУ ошиблись. Это иногда
бывает.
— Вы по-прежнему будете руководить своей компанией?
— Вы же сами сказали, что она моя компания, Почему ее должен
возглавлять кто-то другой?
— Спасибо, господа, — закричал Имацу, — прошу вас больше не
беспокоить мистера Кемаля Аслана.
Они прошли ворота и вышли на улицу. У автомобилей стояли еще
человек двадцать. Здесь же были адвокаты Кемаля.
— Вы видите рядом с Розенфельдом человека? Говорят, он один
из лучших юрисконсультов, — зашептал Имацу, — вон он стоит в стороне.
Кемаль пригляделся к знакомой фигуре. И вдруг широко
улыбнулся. Новым юридическим советником и консультантом их фирмы стал взятый
Имацу на работу в отсутствии Кемаля мистер Питер Льюис, связной советской
разведки в Нью-Йорке.
Круг замкнулся. Он был победителем.
Интерлюдия
Он лежал так уже много дней и ночей. Тело привычно не
шевелилось, мускулы были расслаблены, глаза закрыты, почти все обменные
процессы замедлены. Он лежал между жизнью и смертью, с удивлением приподнимаясь
иногда над собой и оглядывая это тяжелое немощное тело молодого человека,
заросшее лицо, вытянутые руки. Ему казалось странным, что проходят годы, а он
по-прежнему остается в таком положении, не пытаясь выйти за оболочку своего
тела. Где-то далеко в глубинах подсознания вспыхивал и тлел огонек разума,
который не понимал, почему мозг не получает новой информации, почему он обречен
на многолетнюю спячку, словно заколдованный.
У него давно ничего не болело, ничего не тревожило тлеющего
огонька разума, вспыхивающего в немощном теле. Иногда он с удивлением
обнаруживал какую-то энергию, вливаемую в его тело и это заставляло редкие
клетки, все еще способные на размножение и деление мучительно искать выхода в
попытках воссоздать разум спящего существа.
Время от времени в палате рядом с ним появлялись какие-то
неведомые белые существа и громко говорили на уже забытых языках. Часто он
пытался вспомнить, кем он был до того, как попал в эту палату, но мозг упорно
отказывался воспроизводить события, предшествующие катастрофе. Словно магнитная
лента, затертая до основания, с которой удалена запись и которая способна лишь
шипеть, обнаруживая помехи в собственном исполнении.
Очень часто он проваливался в спасительный сон и на долгие
месяцы отключался от всех проблем, не пытаясь больше осознать и понять, почему
он здесь и что заставляет проблески его разума пребывать в столь немощной
оболочке.
Десять лет назад он вдруг почувствовал, как этот огромный
статичный мир его тела начинает меняться и его куда-то перевозят. Путешествие
было долгим, он это почти бессознательно чувствовал. Но с тех пор больше ничего
не менялось и он по-прежнему пробуждался в своем замкнутом рамками его
сломанного черепа мире.
И только теперь, спустя одиннадцать лет после последнего
большого потрясения, он вдруг ощутил какое-то движение вокруг, словно застывший
мир начал стремительно меняться, дробиться на мелкие фрагменты, обретать некое
подобие утерянной прежде Вселенной.
— Мы держим его так уже одиннадцать лет, — раздраженно
говорил высокий полный человек в белом халате. Никаких шансов на его
выздоровление нет. И не может быть. Он столько лет в коме. Мы его просто
мучаем. Нужно принимать решение, товарищ генерал.
— А если он вдруг когда-нибудь откроет глаза и проснется? —
с сомнением спрашивал генерал. — Вы гарантируете, что он не проснется?
— В подобных случаях ничего нельзя говорить заранее, но
единственное, что мы можем для него сделать, это облегчить ему страдание. После
столь многолетней комы люди никогда не приходили в себя. В лучшем случае, он
будет инвалидом. В худшем, к нему никогда не вернется сознание.
Тот, кого называли генералом, подошел ближе, внимательно
посмотрел на лицо и удивленно произнес:
— Похож.
— Что вы сказали? — не понял другой, очевидно, врач.
