— Нет. Больше нет.
— Отлично.
А потом он сделал то, от чего у Джессики оборвалось сердце.
Очень спокойно, не сказав ни слова, не спросив ее, он снял
портрет со своего места и поставил на пол, лицом к стене.
— Полагаю, пора от этого избавиться, дорогая. Ты
согласна?
Но в его голосе не прозвучало вопроса, и на мгновение она
оказалась слишком потрясена, чтобы ответить. Джесси хотела, чтобы портрет висел
на прежнем месте. Он нравился ей. Она привезла его из Сан-Франциско. Или
Джеффри прав?
Неужели для Яна не осталось места? Не должно, и они оба это
осознавали.
— Хочешь чаю? — Ей больше ничего не приходило в
голову, вместо голоса послышался какой-то хрип.
— Нет. — С нежной улыбкой Джеффри покачал головой
и медленно подошел к ней. Он остановился перед Джессикой и с любовью поцеловал
ее.
Сейчас Джеффри был нужен ей. Он освобождал ее от чего-то, в
чем она прежде чувствовала необходимость, чтобы выжить. А теперь она начинала
нуждаться в нем. Он не мог отнять у нее Яна, но снял его портрет, и она
позволила ему. Они стояли рядом, их губы слились в жадном поцелуе. Джеффри
расстегнул крючок ее платья. Когда оно упало, задержавшись на талии, он стал
осыпать поцелуями ее тело. Джессика подалась ему навстречу, однако что-то
внутри нее противилось.
— Джеффри… Джеффри…
Он продолжал целовать ее, платье соскользнуло на пол.
Изысканный дорогой шелк волнами вздымался у ее ног, когда он
ласково, но настойчиво раздел ее. Джессика нащупала твердую накрахмаленную
манишку, которая не поддавалась ей. Все, что она могла ощутить, —
выпуклость в его брюках, но даже «молния» оказывала ей сопротивление. В
следующее мгновение оказалось, что она стоит перед ним обнаженная, тогда как он
был полностью одет — во фраке с белым галстуком.
— Господи, как ты красива. Джессика, любовь моя..,
красивая.., элегантная маленькая птичка…
Джеффри медленно проводил ее в спальню, шепча по пути нежные
слова, а она следовала за ним, словно во сне. Он заботливо уложил ее в постель,
медленно снял фрак, пока она ждала его. Он говорил вкрадчивым тоном, и Джессика
чувствовала себя в его власти. На нем все еще была накрахмаленная манишка, что
делало его похожим на хирурга. Когда она повернула голову на подушке, что-то
больно укололо ее. Она не сняла сережки. Джессика потянулась, чтобы избавиться
от них, и жемчужины упали в ее руку. Жемчужные сережки… жемчуг Яна.., а перед
ней раздевается другой мужчина. Он раздел ее. Она была обнаженной, такой же,
как и он через несколько секунд, а ведь это он снял портрет Яна со стены…
— Нет! — Она выпрямилась на кровати и уставилась
на него, словно он только что плеснул ей в лицо холодной водой.
— Джессика?
— Нет.
Джеффри сел рядом с ней и обнял ее, но она сбросила его
руки, по-прежнему сжимая жемчужные серьги.
— Не бойся, дорогая. Я буду нежен, обещаю.
— Нет, нет! — Слезы застилали ей глаза, за его
спиной она потянулась к одеялу тетушки Бет и завернулась в него:
Что с ней происходило? На секунду Джессика подумала, что
сошла с ума. Всего лишь несколько минут назад она так сильно хотела его. А
теперь была уверена в обратном. Она не могла. Теперь она все поняла.
— Джессика, что, черт возьми, происходит?
Она съежилась у окна, по щекам бежали слезы.
— Я не могу лечь с тобой в постель. Извини… Я…
— Но что произошло? Только минуту назад… — Он казался
сбитым с толку. С ним такого никогда не происходило.
— Знаю. Извини. Похоже на безумие, просто…
— Что, черт возьми? — Джеффри стоял перед ней,
лишенный присутствия духа. Его фрак странно выглядел на полу. — Что с
тобой?
— Просто не могу.
— Но, дорогая, я люблю тебя. — Он снова подошел к
ней и попытался обнять, но она не позволила.
— Ты не любишь меня. — Она чувствовала это, но не
могла объяснить. Но что более важно, она не любила его. Джессика хотела его
любить. Она знала, что должна его полюбить, понимала, что он относится к тому
типу мужчин, от которых женщины без ума и которых умоляют жениться на них. Но
не она — она не могла, и никогда в жизни не сможет.
— Что значит, я не люблю тебя? Черт побери, Джессика, я
хочу жениться на тебе. Ты думаешь, я играю с тобой? Ты не та женщина, которую
делают любовницей. Думаешь, я повез бы тебя сегодня на прием, если бы не был
настроен серьезно? Не говори ерунды.
— Но ты меня не знаешь.
— Знаю достаточно.
— Нет, не знаешь. Ты ничего не знаешь.
— Можно судить по воспитанию.
— А как же моя душа? То, что я думаю, чувствую, кто я,
что мне нужно?
— Мы узнаем больше друг о друге.
— Потом? — Она ужаснулась.
— Некоторые так и поступают.
— Но не я.
— Ты не понимаешь, что ты делаешь. И если у тебя есть
хоть капля мозгов, то выйдешь замуж за человека, который говорит, что тебе
делать и как. Так ты будешь гораздо счастливее.
— Нет, дело не в этом. Прежде я так и жила, Джеффри, но
больше не хочу. Я хочу столько же отдавать, сколько и брать, хочу быть взрослой
так же, как и ребенком. Я не желаю, чтобы меня подталкивали, выставляли напоказ
и разодевали в пух и прах. Это как раз то, что ты вчера сделал. Знаю, ты хотел
как лучше, но я была куклой Барби, и такую роль ты отвел мне в будущем. Нет!
Как ты мог!
— Прости, если я оскорбил тебя. — Он наклонился и
поднял фрак. Он задавался вопросом, а не была ли она немного не в себе. А Джессика
вдруг почувствовала себя лучше. Она знала, что поступает правильно. Может быть,
никто с ней не согласится, но она была в этом уверена.
— Ты даже не хочешь детей. — Смехотворное
обвинение, высказанное в пять утра, стоя завернутой в лоскутное одеяло и разговаривая
с мужчиной во фраке.
— А ты хочешь?
— Возможно.
— Чушь. Все это — ерунда, Джессика. Но я не собираюсь с
тобой спорить. Тебе известно мое мнение. Я тебя люблю и хочу на тебе жениться.
Когда утром ты придешь в себя, позвони.
Джеффри многозначительно посмотрел и покачал головой, потом,
подойдя к ней, поцеловал ее в макушку.
— Спокойной ночи, дорогая. Утром тебе будет лучше.
Она не произнесла ни слова, но когда Джеффри ушел, сложила
все его подарки в большую белую коробку, которую он принес. Утром она отошлет
все туда, где он остановился.
Может быть, она сумасшедшая, но у нее не было сомнений в
правильности поступка. Она еще никогда за свою жизнь не была так уверена.
Джессика положила жемчужные сережки на ночной столик, сна не было ни в одном
глазу. Она стояла счастливая и нагая в гостиной, попивая дымящийся черный кофе,
когда солнце осветило холмы. Портрет занял свое прежнее место над камином.
