— Да, детка?
— С твоей стороны настоящее безумие заниматься этим
сейчас, когда слушания на носу. И… — Она чуть было не выложила ему все свои страхи
за его жизнь. Люк понял, о чем она хочет сказать, — ведь он боялся точно
так же, как и она.
— Ради Бога, Кизия, не надо об этом. — Люк
вырвался из ее объятий, встал и прошелся по комнате, дымя сигарой. В его глазах
зажегся гнев. — Лучше позаботься о себе. Совершенно неважно, что я сейчас
делаю. В любом случае они вывалят на меня кучу грязи на этих слушаниях. Я
занимаюсь подобными вещами с тех пор, как вышел из заключения. Разом больше,
разом меньше — роли уже не играет.
— Может быть, и так. — Теперь Кизия сидела очень
тихо и не отрываясь смотрела на Люка. — А может, именно от этого раза
зависит, попадешь ли ты обратно в тюрьму или останешься на свободе. А может, от
этого зависит твоя жизнь и смерть.
— Проклятие! Но в любом случае я должен это сделать. Пойми. —
Люк ушел в спальню, громко хлопнув дверью. Кизия поняла, как близка она была к
истине. Хотя бы ради нее он не имел права так вести себя. Не имел права
подвергать опасности их жизни. Разве он подумал, что может случиться с ней,
если эта поездка будет стоить ему свободы или… жизни? Эгоист…
Кизия пошла за ним в спальню и остановилась на пороге,
наблюдая, как он складывает вещи в чемодан. На ее сердце лежал камень, а глаза
горели мрачным огнем.
— Лукас… — Он не ответил. Он знал, о чем она будет
просить. — Не уезжай… пожалуйста, Люк… Не ради меня. Ради себя
самого. — Люк обернулся, посмотрел на нее и не сказал ни слова. Кизия
поняла, что проиграла.
Он позвонил двадцать третьего декабря, и Кизия сразу поняла,
что то, чего она так опасалась, произошло. Он сказал, что не сможет вернуться
на Рождество. Возможно, на следующей неделе. За время забастовки в Чино уже
погибли четыре человека, поэтому Рождество и дом совершенно вылетели у него из
головы. На краткий миг у Кизии возникло желание сказать Люку, что он… но она
сдержалась. Он не был тем, что она хотела ему сказать. Он был просто Люком.
Лукасом Джонсом.
Кизии не хотелось сообщать Эдварду, что она собирается
провести Рождество одна. Это было бы открытое признание своего одиночества,
своего поражения. Эдвард начал бы суетиться и уговаривать провести Рождество с
ним в Палм-Бич, а она ненавидела это место. Она хотела бы провести Рождество с
Люком, а не с Эдвардом или Хилари. У Кизии возникла было мысль преподнести Люку
сюрприз — прилететь к нему в Калифорнию, но она знала, что там ее не ждет
теплый прием. Когда Люк работал, окружающее переставало для него существовать,
и если она приедет, то его это ничуть не обрадует. Просто не будет для нее
времени.
Итак, она осталась одна. С целой кипой приглашений на
мелованной бумаге и кучей красочных листков, которые зазывали «зайти выпить»
или посетить «лучшие в городе» праздничные вечера, — тот сорт приглашений,
за которые иные готовы отдать все на свете: гоголь-моголь, пунш, шампанское,
икра и, конечно, маленькие подарки — сюрпризы от Бендела или Кардена. Впереди
еще целый поток благотворительных балов, прием в Опере, ледовая феерия в
Рокфеллеровском центре в честь празднования брачного союза Хэлперна Медли и
Марины Уолтере… И «Эль Марокко» наполнится хвойным духом… Но ни одна картинка
из этого феерического калейдоскопа не привлекла внимания Кизии. Ни одна…
После короткого размышления на тему Рождества Кизия пришла к
выводу: она будет чувствовать себя менее одиноко, сидя дома, чем посреди
пустого веселья шумных вечеринок. У нее не было праздничного настроения.
Конечно, можно было бы пригласить друзей провести с ней эти дни, но у Кизии
всегда не хватапо духу для подобных просьб. Она ни о ком не могла сейчас
думать, только о Люке. Все остальные могли заниматься чем им было угодно.
Покупать у Бергдорфа или Сакса домашние туфли безумного розового цвета или
канареечно-желтые рубашки, пить ром «Оук рум» или помогать своим матерям
«готовиться» к поездкам в Филадельфию, Бостон, Бронксвил или Гринвич. Они могли
быть где угодно и с кем угодно, Кизия же хотела быть одна. На самом деле. Одна
с целой армией привратников и другого обслуживающего персонала, которые
занимались своими обычными рождественскими сборами. Главный управляющий ее дома
специально рассылал жильцам к пятнадцатому декабря отпечатанный на ксероксе
список. Двадцать два имени. И все ждут подношения. «Веселого Рождества!»
В полдень двадцать четвертого Кизии совершенно нечем было
заняться. Она бродила по квартире в кремовой атласной рубашке и улыбалась сама
себе. За окном кружился снег.
— Веселого Рождества, любовь моя! — Кизия
прошептала эти слова для Лукаса. Он сдержал обещание и звонил ей каждый день.
Она знала, что и сегодня, ближе к вечеру, он позвонит. Рождество по телефону —
это лучше, чем ничего. Но так мало. Кизия приготовила для него подарки. Они
лежали на столе, завернутые в серебряную бумагу: галстук, ремень, флакон
одеколона, «дипломат», две пары туфель. Непременный светский набор. Кизия
знала, как Люк будет смеяться, когда увидит все это. Еще в первую встречу она говорила
ему о своеобразной символичности мира, в котором живет. О его традициях и
обязанностях. Его статус-кво. Галстук от Диора, туфли от Гуччи, дипломат от
Вуттена, с безобразными наклейками по всей поверхности желто-коричневой кожи.
Когда она объяснила все это Люку, он рассмеялся и спросил:
«Так что же, значит, все ваши ребята носят одинаковые башмаки?» Она кивнула,
тоже смеясь, и добавила, что и женщины одеваются похоже. Один стиль в одежде и
для женщин, и для мужчин. Разнообразие стилей могло вызвать «не те» мысли и
нежелательные прецеденты. Поэтому для всех обязателен единый стиль. Конечно,
допускалось разнообразие расцветок, но все было очень, очень консервативно.
Эта тема стала между ними привычной шуткой, и, увидев на
улице кого-нибудь в туфлях от Гуччи или в платье от Пуччи, они не могли
сдержать смеха: "Набор от «Гуччи-Пуччи»… Кизия специально приготовила
такие подарки к Рождеству: галстук — от Пуччи, ремень — от Гуччи, одеколон
«Месье Роша»… И, конечно же, обязательные туфли от Гуччи: стандартная модель из
черной кожи и пара из коричневой замши. Она решила, что это понравится ему
по-настоящему, и улыбалась при мысли о том, какое лицо будет у Люка, когда он
откроет все эти коробки…
Ее улыбка становилась еще радостнее, когда она думала о
настоящем подарке, который приготовила Люку и спрятала в одном из карманчиков
«дипломата». Эти веши, имеющие для Кизии огромное значение, без сомнения,
тронут Люка: кольцо с темно-синим камнем, на котором мелко выгравированы
инициалы их обоих и дата, и еще аккуратно завернутый в папиросную бумагу томик
поэм в кожаном переплете, который раньше принадлежал отцу Кизии и лежал на его
столе, сколько она себя помнила. Счастье наполняло ее, когда она представляла
себе реакцию Люка на эти подарки. Это было очень важно для нее. Традиция…
Кизия стояла у окна и пила горячий шоколад. На улице было
холодно, очень хол??дно, как может быть только в Нью-Йорке и еще в, нескольких
американских городах. Мороз, который не дает вздохнуть, кусает за нос и щеки,
заставляет передвигаться бегом и рисует на окнах красивые узоры.
