Он разговаривал по телефону. Увидев Кизию, помахал ей рукой
и улыбнулся — своей неотразимой широкой улыбкой. Кизия ответила такой же
улыбкой, быстро подошла к нему и обвила руками его широкие плечи. Ей сразу
стало так хорошо — просто потому, что она снова обнимала его. Он такой большой
и красивый, от него так приятно веет свежестью, и у него такие шелковистые
волосы с мягкими завитками на шее… Кизия была счастлива. Люк положил телефонную
трубку и повернулся к ней, потом взял ее лицо в свои ладони и с любовью
посмотрел в глаза.
— Боже, милая, как хорошо быть рядом с тобой… — Его
глаза лихорадочно блестели, а руки сжимали ее лицо.
— Дорогой, я ужасно скучала по тебе!
— Я тоже, малышка. Мне очень жаль, что так получилось с
Рождеством. — Люк наклонился к груди Кизии и нежно поцеловал.
— Я так рада, что ты дома… А Рождество было прекрасным.
Даже без тебя. Алехандро заботился обо мне как брат.
— Он хороший человек.
— Да, так и есть. — Но мысли Кизии были далеки от
Алехандро Видала. Они были заполнены человеком, на которого она сейчас смотрела.
Лукас Джонс был ее мужчиной. А она была его женщиной — лучшее чувство из всех,
какое она когда-нибудь знала. — О Господи, Лукас, как же я скучала по
тебе!
Люк счастливо засмеялся, вскочил на ноги и, как ребенка,
взял Кизию на руки. Потом, ни слова не говоря, крепко поцеловал в губы и понес
в спальню. Он шел, не разбирая дороги, прямо по одежде, по своим сигарам, ногой
распахнул дверь, положил Кизию на постель и быстро и мощно доказал ей свое
присутствие. Да, Люк действительно был дома.
Он привез ей редкой красоты бирюзовый браслет, изготовленный
индейцами племени навахо. Увидев ее рождественские подарки. Люк долго хохотал…
а потом сразу притих, взяв в руки книгу отца. Он понял, что такой подарок
означал для Кизии, и почувствован, как у него защипало глаза. Он только
посмотрел на нее и кивнул, выражение его глаз было очень серьезным. Они нежно и
благодарно поцеловались.
Через час, держа в руке стакан с бурбоном, Люк пошел
звонить. А еще через полчаса сказал, что должен уйти. Вернулся домой только в
девять вечера и снова засел за телефон. Когда наконец в два часа ночи добрался
до постели, Кизия давно спала. Проснувшись утром, она увидела, что Люк уже
встал и успел одеться. С тех пор начались сумбурные, напряженные дни. Человек в
клетчатой куртке теперь ни на шаг не отставал от Люка. Даже Кизия его заметила.
— Боже мой, Люк, я чувствую себя ужасно. Вчера мы опять
не успели поговорить.. Ты снова уходишь?
— Да, но сегодня я вернусь рано. Мне еще так много надо
сделать, а мы уже через три дня должны ехать в Сан-Франциско. — Три дня.
Когда-то Кизия мечтала, что оставшееся до слушаний время они с Люком проведут
вдвоем. Будут ходить в парк, разговаривать, валяться ночью в постели и
рассуждать вслух о разных вещах; будут улыбаться, глядя на огонь, и печь кукурузу.
Мечты развеялись как дым. Слушания начинались меньше чем через неделю. Люка не
было дома с утра и до позднего вечера. Кизия по его настоянию не выходила из
дома и переубедить его не могла. Его голова и так была забита всякими
проблемами, и ему некогда было заботиться еще и о ее безопасности.
Люк ушел через несколько минут, обещая на ходу, что сегодня
вернется рано. В десять часов вечера он пришел домой усталым, изнуренным и
нервозным. Под глазами появились темные круги. От него пахло бурбоном и
сигарным дымом.
— Люк, а ты не мог бы хоть на день сбавить обороты?
Тебе нужно отдохнуть. — Он отрицательно покачал головой, снимая пальто и
бросая его на спинку стула. — Ну хотя бы один день или вечер?
— Черт побери, Кизия! Не дави на меня! Мне слишком
много еще надо сделать, — прорычал Люк.
Да, исчезла последняя надежда на передышку до начала
слушаний. Не получилось ни отдыха вдвоем, ни ужинов при свечах. Люк уходил и
приходил опустошенным, вставал на рассвете, в полдень прикладывался к бутылке,
снова трезвел и уходил на весь вечер. А потом проваливался в кошмары, позволяя
себе несколько часов сна.
Между ними появилась пропасть, к которой Кизия даже
приблизиться не могла. Люк не позволял.
Наступил последний вечер в Нью-Йорке. Кизия сидела за
столом, когда услышала звук поворачивающегося в замке ключа. Она обернулась и
увидела входящего Люка. Он казался особенно усталым и одиноким.
— Привет, родная. Что делаешь?
— Ничего, любимый. Похоже, у тебя был чертовски трудный
день.
— Да, так и есть. — Люк улыбнулся печальной улыбкой.
Он казался постаревшим и совершенно разбитым. Тени под глазами заметно
усилились. Он буквально упал на стул.
— Хочешь выпить? — Люк отрицательно покачал
головой. Несмотря на усталость, в его глазах горел знакомый огонек. Как будто
постаревший Люк, достаточно погуляв, окончательно вернулся домой… Кизия ждала
этого момента больше недели, и наконец он наступил. Люк был изнурен, истощен,
но трезв. Кизия подошла к нему, и он принял ее в свои объятия.
— Прости меня, я вел себя как последняя сволочь.
— Нет, что ты. И я так люблю тебя… и всю твою
компанию. — Кизия посмотрела ему в глаза, и они улыбнулись.
— Знаешь, Кизия, самое смешное то, что, как бы трудно
ни было, мы не можем убежать от всего этого. Я очень многое успел сделать… ну,
по меньшей мере что-то успел. — В первый раз Люк дал ей понять, что тоже
боится. Как будто поезд едет прямо на них, а они приросли к рельсам и никак не
могут оторваться… а поезд все едет и едет…
— Кизия…
— Да, любимый?
— Пойдем ляжем. — Люк взял Кизию за руку, и они
медленно пошли в спальню. Рождественская сосенка все еще высилась в углу
гостиной, усыпая пол иголками. Ее ветки уже начали высыхать и опускаться под
грузом украшений. — А я хотел снять игрушки вместе с тобой на этой неделе.
— Мы можем заняться этим, когда вернемся из Сан-Франциско. —
Люк кивнул и вдруг остановился в дверях спальни, все еще держа ее за руку.
— Кизия, я хочу, чтобы ты кое-что поняла. Они могут
забрать меня прямо со слушаний. Я хочу, чтобы ты это знала и примирилась с этой
мыслью, потому что, если так случится, если так случится… Чтобы ты не впадала в
панику и не переживала.
— Не беспокойся, я буду держать себя в руках. —
Голос Кизии был тихим и дрожащим.
— Nobless oblige? — Люк сказал это так задорно,
что Кизия улыбнулась. «Положение обязывает». На этом она выросла и следовала
этому правилу всю свою жизнь. Положение обязывает держать спину прямо, даже
если кто-то ломает тебе пальцы, улыбаться, когда в глазах темнеет от боли.
Положение обязывает уметь сервировать стол, даже если крыша рушится тебе на
голову. Nobless oblige.
— Да, nobless oblige и кое-что еще. — Сейчас ее
голос снова стал сильным. — Я думаю, что смогу выдержать, потому что я
люблю тебя всем сердцем. Не волнуйся, я не впаду в панику и не наделаю глупостей. —
Но в глубине души Кизия не могла это принять. С Люком не может ничего
случиться. И ничего не случится…