— В вас — что? — проворковал на ухо барон.
— О, извините, пожалуйста. Я наступила вам на ногу?
— Нет, моя красавица. Всего лишь на сердце. Танцуете вы
как ангел.
Тошнотворно… Она приятно улыбнулась, продолжая кружиться в
его объятиях.
— Благодарю вас. Манфред.
Еще один круг, и наконец вальс, слава Богу, подошел к концу.
Ее глаза встретились с глазами Уита. Слегка отстранившись от барона, она еще
раз поблагодарила его.
— Может быть, они сыграют еще один? — Барон
выглядел разочарованным, как ребенок.
— Вы прекрасно танцуете вальс, сэр. — Унт был уже
рядом. В знак одобрения он слегка поклонился обливающемуся потом барону.
— Зато вам ужасно везет. Уитни.
Кизия и Унт обменялись влюбленными взглядами. Кизия еще раз
улыбнулась барону, и они устремились прочь от него.
— Жива?
— Вполне. Я ужасная лентяйка. До сих пор еще ни с кем
не пообщалась. — Надо работать. Вечер только начинается.
— Хочешь задержаться и поболтать с кем-нибудь из
друзей?
— Почему бы и нет? С тех пор как вернулась, никого еще
не видела.
— Тогда вперед, миледи. Отдадим себя на съедение львам.
Кто первый?
Еще при входе Кизия заметила, что приехали абсолютно все.
Обойдя дюжину столиков и задержавшись около шести-семи стоящих вдоль стены
танцевального зала групп, она с радостью заметила двух своих приятельниц. Уитни
подвел ее к ним и отправился выкурить сигару со своим старшим партнером.
Небольшой доверительный разговор с «Монте-Кристо» в руках никогда не повредит.
Он помахал ей на прощание и исчез среди черно-белой компании, выпускающей дым
лучших гаванских сигар.
— Привет обеим! — Кизия присоединилась к двум
высоким худым молодым женщинам, которые, казалось, были удивлены ее появлением.
— Не знала, что ты вернулась! — Их щеки почти
соприкоснулись, когда они обменялись почти поцелуями. Дамы смотрели друг на
друга с явным удовольствием. Тиффани Бенджамин была прилично пьяна, но Марина
Уолтере выглядела бодрой и оживленной. Тиффани — жена Уильямса Паттерсона
Бенджамина IV. человека номер два в самой большой брокерской конторе
Уолл-стрита. Марина разведена. И ей это нравится. По крайней мере по ее
собственным словам. Хотя у Кизии совсем другие сведения.
— Когда ты вернулась из Европы? — С улыбкой
одобрения Марина разглядывала ее платье. — С ума сойти, какое платье.
Сен-Лоран?
Кизия кивнула.
— Я так и думала.
— Ваше, полагаю, тоже, мадам Зоркий Глаз. —
Марина, довольная, кивнула, но Кизия знала, что платье всего лишь копия. —
Знаешь, я вернулась два дня назад, но чувство такое, будто никуда и не
уезжала. — Поддерживая беседу, Кизия время от времени оглядывала зал.
— Мне это знакомо. Я вернулась на прошлой неделе, чтобы
отдать детей в школу. После того как мы побывали у ортодонта, заказали школьную
форму и обувь, посетили три дня рождения, я уже забыла о том, что куда-то
ездила. Я готова к новому летнему сезону. Где ты была в этом году Кизия?
— На юге Франции, а два последних дня — у Хилари в
Марбелья. А ты, Марина?
— Целое лето в Хэмптоне. Ужасно скучно. У меня бывали
летние сезоны и получше. Кизия приподняла бровь.
— А в чем дело?
— Никаких мужчин, вообще ничего такого…
Ей вот-вот исполнится тридцать шесть, и пора уже
побеспокоиться о мешках под глазами. Прошлым летом «восхитительный врач» в
Цюрихе подтянул ей грудь. Кизия намекнула на это в своей колонке, и Марина была
вне себя от ярости.
Тиффани ездила на лето в Грецию, а еще несколько дней
провела у дальних родственников в Риме. Биллу надо было вернуться домой
пораньше. «Буллок и Бенджамин» требовала постоянного внимания своих директоров.
Но Биллу это очень нравилось. Работа заставляла его забывать о еде, о сне и о
любви. Само сердце его билось в такт колебаниям рынка. Так писал Мартин Хэллам
в своей колонке. Но Тиффани его понимала: таким же был и ее отец. Президент
фондовой биржи лишь за месяц до инфаркта, что свел его в могилу, удалился от
дел, занявшись игрой в гольф. Смерть настигла его между биржей и курсами
гольфа. Жизнь матери Тиффани была менее напряженной. Как и дочь, она пила. Но
гораздо меньше.
Тиффани гордилась Биллом. Он был значительным лицом. Даже
более значительным, чем ее отец. Или брат. А брат, черт возьми, работал не
меньше Билла. Так говорила Глория. Брат был одним из юристов фирмы «Уиллер,
Споулдинг и Форбс», принадлежавшей к старейшим на; Уоллстрит. Но самым важным
учреждением Уолл-стрит была фондовая биржа «Буллок и Бенджамин». Это придавало
значительности и самой Тиффани. Миссис Уильям Паттерсон Бенджамин IV. И она не
возражала против того, чтобы оставаться одной во время отпускного сезона. На
Рождество она возила детей в Швейцарию, в феврале — на Палм-Бич, на весенние
каникулы — в Акапулько. Летом они проводили месяц у матери Билла в Вайнарде, а
затем уезжали в Европу: Монте-Карло, Париж, Канны, Сен-Тропез, Уап-д'Антиб,
Марбелья, Скопио, Афины, Рим. Это божественно! У Тиффани все божественно.
Настолько, что она напивалась до смерти.
— Более божественного вечера никто не давал,
правда? — Тиффани, слегка покачиваясь, наблюдала за приятельницами. Марина
и Кизия обменялись быстрыми взглядами, и Кизия кивнула. С Тиффани она вместе
училась в школе. Та, когда не напивалась, была очень приятной девушкой. Вот о
ней Кизия ни за что не стала бы писать в своей колонке. Все знали, что она
пьет, и больно было видеть Тиффани в этом состоянии. Читая о таких вещах за
завтраком, вряд ли развеселишься. Это не подтяжка Марининого бюста. Больно и
горько. Самоубийство шампанским.
— Чем теперь собираешься заняться, Кизия? — Марина
зажгла сигарету, а Тиффани снова уткнулась в свой бокал.
— Не знаю. Может, устрою прием… После того как закончу
статью, о которой сегодня договорилась.
— Ну, ты смелая. У меня все это вызывает содрогание.
Мег готовила вечер восемь месяцев. В этом году ты по-прежнему останешься в
Комитете помощи больным артритом?
Кизия кивнула.
— Еще они хотят, чтобы я занялась балом в пользу
детей-калек.
При последних словах Тиффани встрепенулась.
— Дети-калеки? Какой ужас!
Слава Богу, хоть это не божественно.
— Что в этом ужасного? Обычный бал. — Марина
встала на защиту праздника.
— Но ведь дети-калеки… Кто же сможет на них спокойно
смотреть?
Марина с раздражением пожала плечами.
— Тиффани, дорогая, ты видела хоть одного больного
артритом на балу в их пользу?
— Нет… Не думаю…
— Значит, никаких детей-калек и на этом балу ты тоже не
увидишь. — Марина говорила вполне здравые вещи, Тиффани, казалось,
успокоилась, но у Кизии почему-то тоскливо засосало под ложечкой.
