Потом он переходил к щеткам мягким и прозрачной полироли, которая воняла еще крепче. Мягкой щеткой он проходился легко, изящно, как хороший танцор на сцене, а уж завершалась работа суконками и кисточками из натуральных перьев. Полотер уверял, что только натуральное перо может придать паркету подобающий лоск и блеск.
По завершении священнодействия Маня поила его чаем. Григорий Виссарионович снимал халат и войлочные тапочки, оставался всегда в одних и тех же шерстяных носках – Маня иногда думала, что он прямо в них и родился! – аккуратно укладывал все в чемоданчик и усаживался основательно. Он пил непременно из блюдца, вприкуску и рассказывал, что на минувшей неделе его опять вызывали в Константиновский дворец в Стрельну – вот там полы так полы, есть где развернуться, одна беда, перепортить могут, никто не понимает, как такую красоту следует чистить. При этом он презрительно фыркал, крутил круглой головой и то и дело поглядывал на паркет – любовался результатами своего искусства!..
И вот теперь по этому самому паркету шаркают грязные, незнакомые, чудовищные ноги в тяжелых ботинках!..
От шока и боли в руке – наверное, там что-то сломалось, когда ботинок наступил ей на пальцы, – Маня думала только о том, как полотер станет ее ругать за то, что она… не уследила.
Один из напавших деловито запер дверь на все замки и попробовал, хорошенько ли заперта, а другой быстро обошел комнаты и вернулся.
Маня, скособочившись и держа левую руку на весу, как собака перебитую лапу, сидела на полосатой прадедушкиной оттоманке – эти двое ткнули ее на оттоманку, когда приволокли в квартиру.
– Ну, давай знакомиться, что ли! – весело сказал тот, что вернулся из обхода, и близко сунулся к Мане. Она подалась назад, стукнулась головой о стену, и он усмехнулся. – Тебя как звать-то?..
Маня смотрела в веселое чужое лицо, надвигавшееся на нее, и шевелила губами. Говорить она не могла.
– Немая, что ли?
– Да не-е! Говорливая, сам слышал. – Второй громко высморкался, поискал глазами и вытер пальцы о льняную занавесочку на двери в кабинет. – Слышь, ты! Чего молчишь?..
– Не пугай ее, Колян.
– Такая кого хочешь сама запугает! Она смелая! Смелая, а?!
В одну секунду, потеснив первого, он оказался рядом с Маней, выдохнул, молниеносно замахнулся, она отшатнулась, закрываясь руками, опять сильно стукнулась головой, но он не ударил – пошутил. И оба урода засмеялись, довольные.
У Мани по спине тек пот, попадал за ремень джинсов, и рубаха на спине вся взмокла.
– Ну чего? Хорошо сидим? Хорошо сидим, говорю!
– Не пугай ее, Колян. Толку не будет.
Тот вдруг обозлился.
– Да если бы не ты, паскуда, видал бы я суку эту в гробу! Все из-за тебя, урода!..
Маня поудобнее перехватила левую руку, которая все наливалась болью. Ей было так страшно, что она почти не могла дышать.
– Значит, так, – сказал тот, кого звали Коляном, подвигал носом, харкнул и плюнул на Манины ботинки. Она скосила глаза, чтоб не смотреть в его лицо. – Значит, заинька, ты сама нам сейчас все отдаешь, и мы уходим по-тихому. Ну, а если не отдаешь!..
Он разогнулся, помахал руками в разные стороны, как бы приготовляясь делать гимнастические упражнения, по-хозяйски огляделся, ни с того ни с сего пнул Манины ноги так, что она от неожиданности завалилась на спину.
– Костыли прибери, сучка!
И зашел в кабинет.
– Что тут есть-то хоть у тебя? Добра навалом! Навалом, говорю, добра нажила!.. Небось бабло по углам несчитаное распихано! Ничего, все найдем, чего сама не отдашь! А ты ведь все отдашь, заинька?
Примерившись, он взял со стола прадедушкину лампу с молочным абажуром, дернув, вырвал из розетки перевитый шнур, деловито оглядел со всех сторон и спросил весело:
– Ну что? Об башку твою разбить, чтоб в следующий раз было неповадно? Или… – Он огляделся и шарахнул лампой о каменный подоконник.
Молочный абажур брызнул в разные стороны, но половина его почему-то уцелела на металлическом круге, и Колян засмеялся от удовольствия.
– Ну, значит, и на башку осталось!
Он опять стремительно приблизился, тот, что был рядом с Маней, посторонился, как человек, который пропускает другого в автобусе, и половиной лампы ударил Маню Поливанову по голове.
Посыпались мелкие белые стеклышки. Они сыпались Мане на пальто, и ей казалось, что они не сыплются, а текут, как ручейки.
Она почему-то не умерла на месте, даже сознания не потеряла.
Она только смотрела, как по ее темному пальто льются мелкие белые осколки. Голове стало холодно и больно.
Лампу жалко, подумала она. Как же я теперь буду работать без лампы?..
– Колян, чего ты шумишь?!
– Да не, тут стены толстые!
– Смотри, а то она говорить не сможет!..
– Заставим!
Крошки стекла попали ей на губы и, должно быть, в рот, потому что Маня закашлялась и кашляла до тех пор, пока кто-то из них не ударил ее по спине. Она ткнулась носом в колени.
– Ну, начинаем разговор, – деловито сказал Колян и присел перед ней на корточки. – Сама отдашь или как?
– Чего отдавать-то? – прокашляла Маня.
В горле жгло так, что из глаз полились слезы. Она кое-как утерла их той рукой, что еще шевелилась. Она никак не могла вспомнить, левая это или правая, а ей казалось очень важным вспомнить.
– А чего тебе в той богадельне дали! Оно все равно не твое! Отдашь, и мы уйдем. Тихо-спокойно. Не отдашь, – улыбчивый Колян потрепал ее по щеке, – я тебе кишки на шею намотаю и за них повешу, а все равно найду.
– Лучше отдай, – посоветовал второй.
Он был не такой улыбчивый, как Колян, и Мане вдруг показалось, что она его где-то видела.
– Я отдам, – хрипло пообещала Маня Поливанова, бывшая писательница Покровская. – Только я не знаю что.
– А то, сука, что тебе Серый в карман сунул!
– В какой серый карман?
Колян хлопотливо всплеснул руками и задел Маню по носу так, что из него моментально хлынула кровь.
– Ай-ай-ай, – проговорил он с сочувствием, – это что ж такое делается. Это ж надо такому быть!..
Зажал Манин нос пальцами и дернул. Маня захрипела и стала валиться набок.
Он отпустил ее, пнул с досады и вытер руку о ее воротник.
– Да ладно те, Колян! Слышь, она по ходу не понимает.
– Так я объясняю! Я ведь объясняю, да, заинька? Где конвертик-то? Куда заныкала? Отдай дяде конвертик, будь хорошей девочкой!..
Маня хрипло и тяжело дышала.
Двое уродов переглянулись.
Колян достал с полки какую-то книгу, открыл, прочел название, старательно шевеля губами, фыркнул, закатил глаза презрительно и легонько постучал ею Маню по голове:
