– Держать себя в форме – важнейшая обязанность каждой женщины! Что может быть важнее?!
– Чай и бутерброд с колбасой, – Митрофанова улыбнулась, поднялась и, охнув, схватилась за поясницу, – разговор с подругой про любовь. Телефонный звонок, которого давно ждешь. Вдруг, пока я была в зале, звонил Дэн? Или Игорь Никоненко? Или Елена Васильевна, Володина мама? А я все это время приседала с утяжелением!
– Девушка, вы что? Больны? Вам врача вызвать?
– Не нужно, – отказалась Митрофанова. – Хотя вы очень любезны. Спасибо большое. Счастливо вам поприседать.
И она поплелась в душ. Некоторое время вода, стекавшая ей на губы, была соленой, вот как уработалась на тренажерах Екатерина Митрофанова! Потом вода стала обыкновенной, и Катя с наслаждением подставляла голову и лицо под струи.
…Когда же все-таки выпустят Берегового?.. А может, выпустили уже? И Дэн на самом деле звонил?
Она долго и тщательно вытиралась, оттягивая момент, когда уже можно будет включить телефон. А вдруг?..
Она вытиралась, потом дула на голову бестолковым слабосильным феном, который не столько сушил, сколько раздувал волосы в разные стороны, и все поглядывала на телефон, выложенный на лавочку.
Включу, когда досушу, думала она. Нет, когда выйду на улицу.
Включу, когда сяду в машину.
Все сошли с ума, права давешняя спортсменка. Всем нужен врач!..
Алекс Шан-Гирей, раскрутивший дочь знаменитого певца Александра Романова на признание, почему-то заявил, что он бабочка-капустница и ничтожество, а полковник Никоненко опроверг это заявление, сказав, что Алекс – молодец и вообще орел.
Писательница Покровская, когда Катя позвонила ей сегодня утром, отрешенным голосом пробормотала в телефон:
– Не мешай мне работать, – и положила трубку, хотя всем известно, что она не работает уже несколько месяцев, потому что не может.
Не может, и все тут.
Анна Иосифовна вызвала Митрофанову в кабинет и два часа искусно пытала, так что Екатерина Петровна вышла от нее совершенно разбитая и одновременно странно возбужденная.
– Ты должна научиться доверять людям, – сказала генеральная директриса напоследок. – Почему я обо всем узнаю последней?! Почему ты не сообщила мне, что у Володи Берегового серьезные проблемы?! Я могла бы помочь, а ты, именно ты лишила меня такой возможности!
– Мы не хотели вас волновать…
– Я не при смерти и не в маразме, – отрезала Анна Иосифовна. – Все, что происходит с сотрудниками моего издательства, имеет отношение ко мне! В конце концов, давно можно было позвонить генеральному прокурору! Он очень милый мальчик, и его отец когда-то был моим… В общем, это совершенно неважно!
Тут Митрофанова совсем струхнула.
– А ты предпочла держать меня в неведении из каких-то непонятных соображений. Что ты молчишь?..
– Вы же меня препарируете, Анна Иосифовна. Препарат не может разговаривать.
Директриса посмотрела на нее, непонятно усмехнулась и отпустила.
Жизнь похожа на книгу с неразрезанными страницами, вот о чем думала Митрофанова, сбегая с шестого этажа на свой четвертый. Часть уже прочитана, пройдена, а некоторые места даже вызубрены наизусть, но что впереди – загадка. Страницы-то не разрезаны! И разрезать их заранее нельзя – такой уговор, так устроена эта самая книга!
В данный момент все вроде бы ясно – нужно перестать трусить и включить наконец телефон, а не размышлять о каких-то там неразрезанных страницах!..
Катя досушила волосы, уложила в сумку вещи – порядок и аккуратность прежде всего! – и вышла в вестибюль, держа телефон в руке.
– А я вас ждал. Что-то вы сегодня долго.
Митрофанова уронила сумку с плеча, и загорелая, мускулистая, как пишут в романах, мужская рука по-хозяйски забрала у нее баул.
– Добрый вечер, Олег.
– Добрый.
Он был в белом свитере, оттенявшем загар, солнцезащитные очки, зацепленные дужкой за ворот, болтались у нее перед носом.
– Я приглашаю вас на кофе, – сказал он, а Митрофанова подумала, зачем ему очки, ведь уже вечер. – Впрочем, к черту лицемерие! Сегодня вечер пятницы, и я приглашаю вас на бутылку вина со всеми вытекающими последствиями! Поедем на моей машине. Вашу можно оставить здесь, до завтра ее никто не тронет. Предполагается, что это охраняемая стоянка!
…Предполагается, что я сразу соглашусь, вот что. То есть это даже не вопрос, а утверждение. Сегодня вечер пятницы. Мы поедем на моей машине.
Она посмотрела на телефон, запотевший от ее горячей ладони. Ей очень хотелось его включить.
Кавалер уверенно пошел к раздвижным стеклянным дверям, а Митрофанова поплелась следом и в последнюю секунду поймала презрительную усмешку девушки за стойкой, стрельнувшей в них взглядом и тут же спрятавшей глаза. Девушка была прекрасна, как… как… как Олег. Такая же загорелая, ногастая и гладкая. Впрочем, здесь почти все были такими!..
– Что вы предпочитаете? – говорил Олег на ходу. – Милую домашнюю обстановку или для начала ресторанный разгул? Я не возражаю ни против того, ни против другого!.. Я вас смутил, Катя?..
Ему забавно было наблюдать за ней. Небось не ожидала ничего подобного и теперь двух слов от счастья не может связать. Ну, конечно, подцепить такую добычу! Она в последний раз трахалась – он сбоку весело посмотрел на нее, прикидывая, – года два назад и теперь мучительно переживает, что бельишко на ней… подкачало.
Нужно добавить романтики. Все бабы любят кавалерийский напор, но подпустить романтики просто необходимо. Чтобы она понимала, что он, с одной стороны, решительный и уверенный, а с другой – тонкий и ранимый.
– Я думал о вас, Катя, – продолжал он, понизив голос. Следовало вдохнуть полной грудью, и он вдохнул. – Представлял, как у нас все будет.
Тут Митрофанова тоже вдохнула, и довольно глубоко.
Взволнована, понял кавалер. Все правильно. Может, и разговоры о литературе не понадобятся.
– Вы одна из тех редких женщин, которые как-то сразу…
И тут кто-то сказал с негромким, но радостным удивлением:
– Катя?
Митрофанова подпрыгнула, как будто укушенная змеей, повернулась и округлила глаза. Из темноты, куда не доставал свет фонаря, подходил высокий человек, Олег раньше его никогда не видел.
– Катя, здравствуй. Я звонил, но у тебя выключен телефон…
Тут Митрофанова вдруг тоненько завизжала:
– И-и-и!..
И бросилась на шею высокому, и обняла, и повисла, и даже ногами заболтала. Олег отступил немного.
Ничего подобного не должно было случиться.
Ничего подобного не могло случиться!..
Или он ничего не понимает в жизни. Или он ничего не понимает в бабах!..
