– Что у вас есть для одиноких безработных женщин? – спросила я
Сморщенная бабулька окинула меня жалостливым взглядом и протянула тонкую книжицу с надписью «Замуж за рубеж».
– Нет, – сказала я, отвергая такую перспективу, – я должна сделать что-нибудь великое для своей родины, и кости свои закопать хотелось бы тоже здесь.
Бабулька понимающе кивнула и протянула журнал «Знакомства после тридцати».
Если бы не старость и сморщенность субъекта, предлагающего мне подобное, если бы с детства мне не привили уважение к этой самой старости, то, пожалуй, эта бабулька, мягко говоря, не ушла бы от ответственности за свой поступок. Утверждать, что мне тридцать, это все равно что подписывать себе смертный приговор. Мне двадцать восемь, и это то, чем я почти уже горжусь. Жизненный опыт в глазах, мозги мощностью триста лошадиных сил (интересно, а это много?) и взгляд, взгляд, убивающий на скаку лошадь и тушащий огонь в избах на расстоянии.
– Дайте мне газету с объявлениями о трудоустройстве, – с достоинством сказала я.
Бабулька протянула мне требуемую газету, я расплатилась, закурила и подошла к светофору.
Имею я право хотя бы раз в жизни пройти спокойно на зеленый свет, вот он зажегся – и я пошла, реально ли такое? Наверное, сегодня во мне кипит соответствующее настроение, когда хочется жить по обещанным мне правилам. Потому что ничего сейчас меня не забавляло, ничто не вносило новизну и остроту ощущений в мою жизнь, а в голове все еще раздавалась лесопилка Славика, вот поэтому, дождавшись зеленого света, я потребовала от жизни того, на что имела право – на мой личный зеленый свет… и я шагнула на проезжую часть…
Раздался визг, глухой удар в бок, мысли буковками побежали по асфальту – где там моя газета и пачка сигарет… и я шмякнулась на мостовую, больно ударившись головой.
Я не спешила вставать. Куда мне было торопиться, тем более что бок все же болел, а голова гудела. Я чувствовала, как к месту происшествия стягиваются люди, да, давайте, давайте, посмотрите, как я лежу, я, которая могла бы лечить и спасать океаны!
– Пропустите меня, – раздался строгий голос.
Это, наверное, тот, кто меня сбил, а может, какой-нибудь врач, проходивший мимо, а может, миллионер с предложением руки и сердца…
Я немного поразмышляла, открывать мне глаза или нет, и решила не торопить события.
– В машину ее, – раздался тот же властный голос.
Э! Мы так не договаривались! А где извинения, где – я женюсь на вас, только скажите «да», или на худой конец предложение о работе? Я, между прочим, очень рисковала, идя на зеленый свет.
Я открыла глаза: возможно, пора спасаться.
Он смотрел на меня, как смотрят… на асфальт… Я встала, отряхнула плащ и сказала:
– Если вы свои права купили, то, по крайней мере, делайте так, чтобы это не бросалось людям в глаза.
Он протянул визитку. На среднем пальце красовался перстень с черным отполированным камнем. Меня от этого просто передернуло.
– А это зачем? – спросила я, указывая на перстень.
Я всю жизнь, всю жизнь мечтала спросить об этом – вот зачем им эти перстни?..
– Надо уйти с дороги, мы мешаем, – услышала я чей-то голос.
– Садитесь в машину, я довезу вас до больницы или до дома.
Я села в машину и сказала:
– Лучше в ГАИ.
Водитель обернулся и посмотрел на меня. Это был тот самый человек, который хотел как можно скорее убрать меня с дороги.
– Ты дура, что ли? – спросил он.
– Поезжай, – сказал хозяин машины, и мы сорвались с места.
Он сидел рядом, и я как-то опасалась повнимательнее разглядеть его.
– В больницу или домой? – спросил он меня.
Я вытащила сигарету из помятой жизнью пачки и закурила, потом все же повернула голову в его сторону.
Каштановые глаза! Я такого в жизни не видела, я дар речи потеряла просто, до чего же каштановые глаза!
– Давай в больницу, – отдал он команду, видя мой шок.
– Нет, – очнулась я, – домой.
– Где вы живете?
Я назвала адрес, и машина резко изменила направление.
Он опять протянул мне визитку:
– Возможно, это понадобится вам.
Мой взгляд опять упал на перстень. Не давал он мне покоя, и я спросила:
– А зачем вы его надели?
Он снял его и протянул мне:
– Возьмите на память.
– Мне такая память ни к чему, – сказала я, отказываясь от подобного подарка.
Машина остановилась, и я вылезла, сжимая в руках дорогую сердцу газету.
Я развернулась и пошла к подъезду.
– Ненормальная, – сказал мне вслед водитель.
– Необыкновенная, – блеснули каштановые глаза.
Поднявшись на свой этаж, я позвонила Сольке. Это был отличный повод помириться, но Сольки не было дома. Тогда я позвонила Альжбетте, но ее не было тоже. Я поплелась к своей двери и сунула руку в карман: надеюсь, что ключи я не потеряла.
Слава богу, ключи были на месте, с наслаждением я вытащила руку из кармана, и по ступенькам покатился перстень с черным полированным камнем.
Бок болел, но я не обращала на него внимания. Развернув газету, я стала изучать предложения о работе: скромно потупив взор, говорила «да», «о да», «и это да», «как скажете». Так полчаса я наслаждалась разделом «Руководители, управляющие». Океан по-прежнему был в опасности, но ни в одном объявлении это никого не беспокоило.
Я посмотрела в окно и увидела одинокого бомжа, собирающего бутылки. «Вот что ждет меня», – подумала я и закурила. В дверь постучали. Это Солька, потому что все нормальные люди пользуются звонком.
Я открыла дверь и смерила ее взглядом, который говорил: я тебе не рада, ты вчера мне нанесла серьезную обиду, которую я не забуду никогда, и буду передавать из поколения в поколение грязные рассказы о тебе.
Она на меня посмотрела взглядом: ну что, никчемное создание, небось, сыплешь угрозами про себя, ну-ну, только учти, что мои потомки дремать не будут, им тоже станет известно о том, какая ты противная и невыносимая.
– Я нашла тебе работу, – сказала Солька.
– Выщипывать пинцетом сорнячки в какой-нибудь гнилой оранжерее?
– Нет, будешь мерить температуру океану на разных широтах и, если твой океан приболел, пропишешь ему аспирин.
Я Сольку смерила взглядом, который обозначал: может, поблизости и нет океанов, но это вовсе не говорит о том, что можно жить спокойно, пока умирают мои океаны!
Солька посмотрела на меня просто задумчиво и спросила:
– Откуда царапина?
