– Я так понимаю, что эти булыжники не потянут на три миллиона долларов?
– Не потянут, – уверила я Сольку.
– А что это вообще такое? – возмутилась она.
– По всей видимости, природа щедро поделилась с Валентином Петровичем образцами своего труда.
Солька на всякий случай еще раз заглянула в сейф: миллионы никаким загадочным образом не появлялись. Тогда она подошла к журнальному столику, подхватила бутылку текилы и направилась к двери.
– Ты куда? – спросила Альжбетка.
– Да еще с нашей текилой! – возмутилась я.
– Я иду к Славке, чтобы пережить постигшее меня разочарование, мне нужно много текилы и много Славки!
С этими словами она ушла.
– Ничего, – утешила я Альжбетку, – найдем мы эти деньги, лежат они сейчас где-то и ждут нас.
– Ты думаешь?
– Уверена, просто мы еще мало трудились и мало искали.
– А где же мы еще искать будем, не по вокзалам же ходить, камеры хранения трясти?
– Я уверена, что Селезнев деньги держал где-то рядом, при себе, так что будем продолжать думать в этом направлении.
– А что это вообще за барахло такое? – спросила Альжбетка, указывая на кучу прозрачных коробочек.
– Похоже на хобби, – ответила я, – наверное, он по молодости рыбачил, байдарочки там всякие, горы, раньше это модно было, вот и привозил себе на память кусочки неживой природы.
– И что нам теперь делать с этим добром?
– Поставлю на балконе, пусть пылится, может, Солька как-нибудь их в школу снесет, у них там по географии небось что-то подобное проходят. Пусть детишек побалует.
– Сейчас она там со Славкой своих киндеров наделает с горя.
– Как ты думаешь, у них там по ботанике проходят способы предохранения? – смеясь, спросила я.
– Думаю, нет, – засмеялась и Альжбетка.
На этом мы и разошлись.
Ночью я очень плохо спала. Мне все время снилось, что я то падаю в обрыв, то стою на рельсах, а поезд едет на меня… За спиной все время слышался чей-то смех, и, не выдержав всех этих кошмаров, я вскочила часов в шесть и поплелась на кухню пить кофе.
Захотелось выкурить сигарету, но в затуманенном сознании я нашла нужную мысль, кричавшую мне, что я это дело бросила. Послушав свой внутренний голос, я положила в кофе в два раза больше сахара, чем обычно.
Сон не выходил у меня из головы, вчерашние события кружились и не отпускали тоже, я все время мысленно возвращалась в метро… Неужели меня хотели столкнуть?.. Хотели моей смерти, но что я сделала… вернее, сделала-то я много чего, но кто может об этом знать?.. Нет, так я этого не оставлю, никто не вправе назначать меня на роль Анны Карениной без моего на то согласия… Надо искать человека, который сначала наступал на пятки Селезневу, а вот теперь идет по моему следу… Я должна обернуться и увидеть его лицо!
Допив кофе и приняв решение идти во всем до конца, я почувствовала себя намного лучше. Я оделась, накрасилась, повертелась около зеркала и подошла к шкафу, где лежали кассеты с видеозаписями. Поразмышляв секунду, я взяла кассету, на которой были записаны любовные похождения Юры, обернула ее в газету и положила в черный пакет: это я возьму с собой на работу.
Я вышла на лестничную площадку и увидела Сольку, стоящую около лифта.
Солька пела.
Она никогда не поет, а сейчас пела.
Даже в хоре она просто открывала рот, за что имела твердую четверку.
А вот сейчас – пела!
Я подошла к Сольке и спросила:
– Ну, как жизнь, подруга?
– Ты знаешь, – сказала Солька, – на свете столько замечательных вещей, столько прекрасного на свете… Я вот думаю – как же хорошо, что мы вчера не нашли эти чертовы деньги!
Когда я переступила через порог приемной, я услышала, как из кабинета Любови Григорьевны доносится такое же стройное и звонкое пение, как и у Сольки, а ведь моя директриса тоже никогда раньше не издавала столь мелодичных звуков.
Я улыбнулась: хорошо, что на свете есть мужчины, заставляющие женщин петь!
Я села за стол, обхватила голову руками и сказала:
– Ну, Воронцов, держись: я буду не я, если не запою!
Глава 23
Я преподношу Юре подарок, отправляюсь к следователю и частично утоляю свой информационный голод
Дождавшись, когда основная масса населения поспешила в столовую утолять свой нарастающий голод, я, взяв черный пакет с кассетой, отправилась к программистам. Гребчука не было, и никто не мешал мне выполнить задуманное.
На пальце Юры блеснуло обручальное кольцо, и я сморщилась.
– Привет, – сказал он, – почему не обедаешь, диета, что ли, вечно вы, девчонки, на диетах сидите.
– Да нет, просто к тебе пришла, поговорить.
Я положила перед Юрой пакет
– Что это?
– Это кассета, я думаю, ты знаешь, какая.
Юра побледнел и нервно стал приглаживать волосы.
– Она случайно попала ко мне. Так как мне она ни к чему, забирай на долгую память.
Юра молчал. Было видно, что в душе он мечется: он не знал, смотрела ли я ее, и смотрела ли до конца, и что мне вообще нужно…
Я повернулась, чтобы уйти, и услышала:
– А откуда она у тебя?
Хорошо, что Юра не стал прикидываться – мол, он не знает, о чем это я, и так далее, и тому подобное.
– Убираться заставили в кабинете Селезнева, вот она мне и попалась.
– Спасибо, – тихо сказал Юра.
Я вышла. Вот теперь и я могу пойти спокойно поесть. Зачем я отдала Юре кассету? Я хотела расположить его к себе: пусть видит, что я не враг, что мне можно доверять. Думаю, через какое-то время он отойдет от шока и согласится поболтать со мной о том о сем, и, возможно, скоро я буду знать куда больше, чем сейчас.
Навстречу мне неслась Любовь Григорьевна.
– Сейчас Лариса только от следователя пришла, пойди к ней, она повестку для тебя захватила, заодно узнай у нее все, мне вот в понедельник идти…
Я как-то и забыла, что на свете есть правосудие и что оно не дремлет и рано или поздно призовет к ответу.
– Ты боишься? – спросила Любовь Григорьевна, оценивая мой задумчивый вид.
– Нет, я радуюсь.
– Чему?
– Тому, что можно смотаться с работы под видом допроса.
– Предупреди Воронцова, – покачивая головой, сказала Любовь Григорьевна.
Я направилась в бухгалтерию. Народу там было, наверное, больше, чем в столовой. Лариска взахлеб рассказывала о своем путешествии к следователю, и все, развесив уши, слушали. Увидев меня, она сразу принялась рыться в своей сумочке и, достав оттуда сероватый бланк, протянула его мне со словами:
