«Мы бросаем куда больше, чем думаем…» – мелькнуло у меня в голове.
Глава 30
Я вновь пополняю ряды безработных, а Солька пополняет ряды пропавших без вести
Любовь Григорьевна опять что-то напевала в кабинете, это меня отвлекало и, честно сказать, раздражало. Пожалуй, меня сейчас раздражало все. Воронцов, проходя мимо меня, бросил:
– Ты сегодня плохо выглядишь.
Я промолчала.
Он так и замер спиной ко мне, лицом к своей двери.
– Что, ответа не будет? – поинтересовался он. – Где же твои клыки и яд на кончике раздвоенного языка?
– Я, Виктор Иванович, заболела, – глухо сказала я, – умираю…
– А что случилось? – он сел рядом с моим столом, видимо, надеясь, что сейчас я чем-нибудь его позабавлю.
Я молчала.
– Я обидел тебя? Ты почему со мной не разговариваешь?
– Любовь Григорьевна поет, – сказала я.
– Ну и что?
– А я вот не пою… – грустно сказала я.
Воронцов встал, внимательно посмотрел на меня и ответил:
– Ты тоже поешь, просто сейчас почему-то у тебя очень одинокая и грустная песня.
Не уходи, скажи мне еще что-нибудь, что-нибудь глупое… не уходи же…
Вечером я уеду далеко и надолго, ты никогда меня больше не увидишь, возможно, ты даже не будешь скучать…
– Я не знаю, о чем ты думаешь, – сказал Воронцов, направляясь к себе, – но это неправильные мысли, гони их прочь. И еще… Если ты когда-нибудь будешь на развилке дорог, всегда знай, что есть еще один путь – прямо, по зеленой траве…
– Почему вы мне это говорите?
– Потому что ты из тех людей, которые не могут идти по дорогам, ты рано или поздно свернешь, а если ты будешь сопротивляться судьбе, она сама свернет, и ты никуда не денешься…
– Почему вы мне все это говорите? – опять спросила я.
– Потому что я в первый раз вижу тебя грустной, – сказав это, он закрыл за собой дверь, а я осталась наедине со своими мыслями и с его словами.
Вчера мы выбрали путь, и мы пойдем по нему – это наша судьба.
Альжбетка звонила мне на мобильный несколько раз, предлагала разные варианты предстоящего маршрута. В конце концов мы остановились на Саратовской области. Город Петровск: там мы решили снять жилье и пожить какое-то время. Добираться будем сначала поездом, потом автостопом, а потом вроде бы опять поездом. Альжбеткину машину было решено оставить здесь, в гараже: мы полностью обрубаем корни.
Я не могла ничего делать, изо всех сил я пыталась сосредоточиться на бумагах, но все мысли были только о том, что взять в дорогу, все ли купит Солька, когда же мы вернемся и что нас ждет в этом самом Петровске?..
Ближе к обеду я стала выбирать жертву. Мне было необходимо с кем-то поругаться, устроить публичный скандал и, хлопнув дверью, уйти. Это оказалось не такой уж простой задачей.
Зашел Носиков и вернул мне три приказа, на которых я поставила не те штампики. Я уже набрала в легкие воздуха, но не смогла сказать ему ни одной гадости. Носиков ушел, так и не узнав, что мог стать причиной моего «увольнения».
Виктория Сергеевна целый час бубнила мне что-то про нравы на нашем предприятии – я сдержалась.
Вбежала Люська и хитро подмигнула, напоминая мне о том, что в свое время явилась свидетельницей пикантной сцены между мной и Воронцовым, и даже это я могла простить.
– Ты сегодня во сколько домой пойдешь? – спросила Люська.
– Как всегда, – бросила я.
– Тебе принесут кассеты, я их по Интернету заказала, ты мне позвони.
– А почему они принесут их мне, а не в твой захудалый юридический отдел? – начала я заводиться.
– Я подумала, что так лучше…
– Чем и кому лучше? – настаивала я.
Люська не знала, чем и кому, наверное, она просто так договорилась, не особо задумываясь.
– Ты что, думаешь, что мне здесь нечем заняться? – шипя, спросила я.
– Ой, извини, конечно, но раз уж так получилось, будь другом…
Я уже не слушала, что дальше говорила Люська: я поняла, что и тут у меня ничего не получится…
– Хорошо, – сказала я, – ступай, красна девица.
Люська радостно подпрыгнула и вылетела из приемной.
И тут появился он.
Кактус нервно задрожал и слегка пригнулся к земле.
Компьютер дал сбой и завис.
Небо потемнело, и мне даже показалось, что за моей спиной ударил гром… ЭТО Я ВСКИПАЛА И ПРЕВРАЩАЛАСЬ В ВОЛНУ, В ЦУНАМИ, СМЕТАЮЩЕЕ ВСЕ НА СВОЕМ ПУТИ!
– Воронцов у себя? – спросил Борис Александрович.
– Вас что, здороваться не учили?
– Привет, – ухмыльнулся волшебный начальник отдела планирования, – ты спроси, занят он там или нет?
– А почему вы мне тыкаете? – поднимаясь из-за стола, спросила я. – Кажется, пятки я вам не щекотала и ложе с вами не делила!
Услышав про пятки, Семенов побагровел.
– Ты что себе позволяешь, соплюшка! – вскричал он, швыряя в меня свои бумаги.
Я метнула в него степлер, промахнулась, и он вылетел в коридор.
– Ты думаешь, переспала с начальником, так теперь можешь здесь командовать?! – еще громче закричал Семенов.
– Как смеете вы, жалкий, крашенный под мумию червяк, говорить мне подобное! – подходя ближе к противнику, воскликнула я.
– Все знают, чем ты здесь занимаешься!
– А вам завидно, что ли? Еще бы – Хрустящий Батончик весь размок от обиды!
В это время открылись двери двух кабинетов: Воронцов и Любовь Григорьевна наконец-то вышли на шум и непонимающе уставились на нас.
Мои последние слова больно задели самолюбие Бориса Александровича, и он в порыве не то ярости, не то некой сексуальной агрессии, направленной на объект своего вожделения, бросился на меня и повалил на стол.
Воронцов в секунду отодрал его от меня и оттащил в сторону, но я, как кошка, которой наконец-то дали возможность расквитаться со всеми помойными котами, так и накинулась на Семенова.
Во мне было столько какого-то непонятного страдания и страха, во мне было столько… непрощения неизвестно кому и за то, что я должна покинуть ставшее родным гнездо, что в своем гневе я была искренна и неудержима.
Любовь Григорьевна схватила меня за руку и стала тянуть на себя.
– Хватит! – закричал Воронцов, но я была невменяема.
Я дубасила Семенова, он уворачивался, Любовь Григорьевна своими тонкими ручонками пыталась меня угомонить, Борис Александрович во всей этой сумятице успевал выкрикивать различные гадости в мой адрес, и я тоже не оставалась в долгу.
