Воронцов засмеялся.
– Нет, он сдаст его правоохранительным органам. Не волнуйся, мы сможем аккуратно обвинить его в том, что он совершил. Он сказал, что убил Селезнева случайно, во время драки… Пусть у следователя об этом голова болит…
– А собаки, зачем же было их убивать?..
– Анюта, солнышко, да у кого же поднимется рука убить таких милых собачек?
– Но Мелех… у него ведь был пистолет…
– Это снотворное, сильное и быстродействующее. Проснутся и побегут по своим делам.
– Я благодарна вам за все, что вы для нас сделали, – сказала я, всхлипывая.
Воронцов промолчал.
Когда я приехала домой, Солька вовсю уже рассказывала Альжбетке о своих приключениях. Увидев меня, она подскочила, мы обнялись и заплакали, как две сентиментальные дурочки.
– Ты представляешь, – затараторила Солька, – у меня руки были связаны, а рот скотчем заклеили…
– Надо же, – сказала я, вытирая слезу, – преступник сделал то, о чем я мечтала долгие годы!
Солька не слушала меня.
– Говорит: подружки твои денежки вернут – и проваливай… Там так воняет собаками, вот понюхай меня, понюхай!
Я была готова нюхать Сольку целыми днями, чем бы она ни пахла.
– А потом дверь открывается, и входят такие парни… я испугалась… жуть, а они – не волнуйтесь, мы от вашей подруги, спасать вот вас пришли… А какие вежливые, я даже удивилась…
– А что тут удивительного? – усмехнулся Воронцов.
– Так у них же все руки в наколках, я как это увидела, подумала – все, смерть за мной пришла…
– Тебе, наверное, так страшно было… – запричитала Альжбетка. – Я бы там с ума сошла…
– Я знала, что вы меня спасете, – заулыбалась Солька.
– Откуда же ты знала? – спросила я, тоже улыбаясь.
– Так это… как ее… дружба же у нас…
Глядя на растерявшуюся Сольку, мы хором засмеялись.
Всю ночь мы провели в Солькиной квартире: делились впечатлениями и рассказывали о своих страхах и надеждах. Когда Солька узнала, что надо отдавать деньги, она как-то приуныла, но Воронцов ее успокоил, сказав: не каждый может похвастаться, что его жизнь оценили в три миллиона долларов, и что не у каждого есть друзья, готовые отказаться от таких денег ради такой вот Фроси.
Да, мы такие! Мы – настоящие друзья!
– Звони, – сказала я Сольке.
– Звони сама.
– Нет, – отрезала я.
– Но это же твоя мама…
– А вдруг мне повезло и она забыла об этом? – прищурилась я.
Воронцов закончил нашу перебранку, нажав на кнопку звонка.
Солька, Альжбетка и я зажмурились.
– Кто там? – послышался до боли знакомый голос.
Мы почему-то посмотрели на Воронцова. Он толкнул меня в бок.
– Мам, это я, твоя родная и немного блудная дочь.
Дверь открылась сразу и широко.
– Таможенный досмотр будет? – поинтересовалась я.
– Проходите, сейчас эпидемия гриппа, не дышите в мою сторону, у вас есть марлевые повязки и бахилы? – спросила моя мама.
Я вопросительно посмотрела на Воронцова: по-моему, он был уже в начальной стадии комы.
Мы кучненько зашли в коридор.
– Это кто? Мужчина в доме, и до сих пор никто не представил мне его!
– Это моя мама – Мария Андреевна, двадцать восемь лет тому назад она совершила нечто необдуманно-безумное, а именно – родила меня, а это – Воронцов Виктор Иванович, мой начальник.
– Это тот, который тебя абсолютно не хочет? – поинтересовалась моя мама.
– Он самый, – сказала я, снимая кроссовки и проходя на кухню.
Девчонки побежали за мной, боясь, видно, остаться наедине с моей мамой. Виктор Иванович улыбался, и у меня было такое чувство, что в этом сумасшедшем доме он почему-то не чувствует себя, как в гостях.
– А по какому поводу так рано, позвольте узнать? – поинтересовалась моя мамуля.
– А мы за картошкой, Мария Андреевна, – сказала Солька, – вот, хотим наконец-то отвезти ее Альжбеткиной тетке.
– Картошку я вам не отдам, – решительно сказала моя мама.
Альжбетка, обиженная за несуществующую тетку, плюхнулась на стул, Солька, испугавшаяся за деньги, открыла рот; да так и замерла. Я же, довольная, посмотрела на Воронцова.
– Эта картошка мне и самой нужна. Добавляя ее в суп, я стала чувствовать себя намного лучше, пропала бессонница, перестала беспокоить подагра, нормализовался стул, исчезла отечность…
– Мария Андреевна, – сказал Воронцов, – боюсь, у вас нет выбора. Дело в том, что тетя Альжбетты тоже хочет, чтобы у нее нормализовался стул, так что будьте любезны – проводите меня к мешку.
Моя мама фыркнула, но против солидности и напора Воронцова пойти не решилась.
– А из твоей мамы выйдет отличная теща, – сказал Виктор Иванович, захлопывая багажник.
– Вы, наверное, именно о такой и мечтали? – съязвила я.
– А может, нам, как нашедшим клад, хоть что-нибудь полагается, ведь даже государство в подобных случаях дает двадцать пять процентов, – сказала Солька.
– Государство в подобных случаях дает десять лет тюрьмы, – поправил ее Воронцов, – но все же вам пришлось потрудиться… и в чем-то вы мне помогли, так что я буду справедлив…
– Сколько? – не удержалась Солька.
– Аньке – отпуск, и десять процентов на всех, – сказал Воронцов, нажимая педаль газа.
– Я люблю вас, Виктор Иванович! – вскричала Солька, хлопая в ладоши. – Теперь я куплю себе новую сумку и бежевые туфли, а еще – желтый купальник…
– Мы поедем в самый дорогой магазин, – поддержала ее Альжбетка, – и будем покупать только то, что продают без скидок…
– А еще я подстригусь и покрашусь, – продолжала тараторить Солька, – и, может, сделаю себе накладные ногти, как у тебя…
Девчонки болтали и болтали, а я сейчас ни о чем не могла думать, потому что мои глаза надолго встретились с «каштанами» Воронцова в небольшом зеркале заднего обзора…
