– Слушай, а может, они его не заметили? – предположила Солька.
– Кого? – не поняла я.
– Ну, Федора Семеновича.
– Ты что вообще говоришь, мы его посреди комнаты оставили! И потом, он так пахнет! – я вспомнила утреннюю свежесть елового леса.
– А может, он встал и ушел?
От Солькиных предположений голова моя пошла кругом. И это учительница ботаники!
– Где Альжбетка? – спросила я.
– У меня, сидит на стуле и рыдает.
– Так, – сказала я, – до вечера оставаться всем на своих местах. Славик пилит?
– Нет, не пилит, он оставил мне ключи и уехал поднимать целину.
– Далеко уехал?
– Огород бабке своей копать в деревню.
– Это хорошо, это правильно, – сказала я, – старшим надо помогать. Сидите и ждите меня, буду вечером.
– А если милиция, а если о чем-то спросят? – запаниковала Солька.
– Никого не впускать, никого не выпускать, вас вообще нет дома, сидите как мыши. У Альжбетки остались какие-нибудь вещи этого покорителя длинноногих красавиц?
Солька отстранила трубку и стала перешептываться с Альжбеткой.
– Барсетка и куртка, – объявила она через минуту.
– Незачем этому барахлу лежать у Альжбетки, тащи ко мне, спрячь под ванну.
Я положила трубку и впала в глубокую задумчивость, из которой меня вывела Любовь Григорьевна.
– Аня, это все надо напечатать к четвергу.
– А к среде можно?
– Не поняла? – очки поползли вниз.
– К среде можно напечатать?
– И ко вторнику можно, – растерялась Любовь Григорьевна, – но торопиться совсем не обязательно.
– Очень даже обязательно, – сказала я, – потому что я, знаете ли, решила стать у вас самым лучшим сотрудником.
– Ты?! – изумилась тоненькая женщина и затряслась всем телом не то от смеха, не то от нервов.
– Я!
Как только она ушла, я стала нервно печатать. Когда я нервничаю, у меня скорость ударов увеличивается втрое, я с трудом могу себя остановить. Напечатав кучу бумаг досрочно, я их тут же отнесла в кабинет Любови Григорьевны.
– Зачем же было так торопиться? – занервничала бедняжка.
– Хочу пораньше уйти с работы.
– Это тебе надо отпрашиваться сначала у Валентина Петровича.
– А если он отпустит?
– Тогда и ко мне, тоже отпрашиваться.
– А нельзя ли сократить затрачиваемый труд и уже сейчас отпроситься у вас, конечно, на тот случай, если господин Селезнев будет так любезен, что отпустит меня?
– Я что-то запуталась, – поправляя очки, нервно сказала Любовь Григорьевна, – иди к Селезневу, пусть он решит.
Я не пошла к Селезневу: я решила ждать известий от Сольки.
Она позвонила еще через час.
– Что? – спросила я замогильным голосом.
– Они внесли уже почти все вещи, мы с Альжбеткой дежурим у окна.
– Вы там не высовывайтесь!
– Ты что, мы смотрим в дырку в шторке, хорошо, что я ее не зашила.
– Ты всегда была очень дальновидной. Так говоришь, все внесли?
– Осталось немного из мебели.
– Панику не поднимали?
– Кто?
– Они.
– Нет, все нормально у них вроде.
– А отчего бы им грустить, – сказала я, – запах в квартире приятный…
– Прекрати сейчас же, ты там, а мы здесь, – заворчала Солька, – мы тут как на вулкане!
– Какие они из себя, эти соседи?
– Она маленькая, толстенькая, с красными губами, а он худой – так, ничего особенного.
– Пеки пирог, – сказала я.
– Зачем?
– Вечером пойдем знакомиться, мы же соседи, причем соседи добрые и чуткие, так что пеки пирог.
– Ты уверена?
– Абсолютно.
В приемную зашел волшебный мужчина Борис Александрович. Расскажу подробно, что в нем было волшебного. Он меня так волшебно раздражал, так магически нервировал, что я превращалась в ведьму и уже мечтала о шабаше на Лысой горе, где Семенов Борис Александрович, великий и могучий начальник планового отдела, сгорел бы на костре от моей спички, и, поверьте, никакие угрызения совести меня бы не беспокоили.
– Мне Селезнева.
– Занят.
Я в кино видела, как говорят это чудесное слово «занят» – четко и без всяких там улыбочек.
– Мне он нужен срочно.
– Не выйдет.
– Почему?
– Занят, – так же упорно повторила я.
Не обращая на меня внимания, Семенов пошел к двери, дернул ее на себя и вошел в кабинет. Я решила, что никогда не буду такой секретаршей, которая влетает вместе с непослушным пронырой в кабинет начальника и кричит: «Помогите, спасите, он меня не слушается!» – нет, я отомщу! Просто отомщу.
Борис Александрович вышел через минуту, это говорило о том, что его не приняли, он был зол и явно нарывался на скандал.
– Чаю хотите? – спросила я, протягивая ему кружечку ароматного зеленого чая.
Семенов резко взял кружку, капли пролились на ковер, отхлебнул, через секунду скукожился и спросил:
– Что это? Яд?
– Нет, – захлопала я ресницами, – зеленый чай «Глаз дракона», очень способствует пищеварению, благоприятно действует на почки, и не будем забывать о потенции, в вашем возрасте уже нельзя забывать о ней…
Борис Александрович плюнул прямо в чашку и развернулся, чтобы уйти.
– Я забыла вам сказать, о путник, о странник! Моя бабка была ведьмой, и я, как ее потомок, унаследовала от нее много чего хорошего, а главное, плохого. Никогда не плюйте в воду, иначе все белое в вашей жизни станет зеленой тиной…
Борис Александрович пристрелил меня взглядом, повесил на реях, расчленил, сжег на костре и бросил на съедение к диким зверям в клетку…
Кружку он унес с собой, и я уверена: в своем кабинете он выпил все до дна, проклиная и меня, и мою бабку.
Глава 5
Мы знакомимся с соседями, они оказываются вполне милыми людьми, и особенно нам в них нравится то, что они решают нашу проблему
Солька открыла мне дверь, и если бы не моя бронированная после вчерашней ночи нервная система, то, мягко говоря, я бы удивилась, увидев ее столь… домашней.
На голове у Сольки был немыслимый чепец, завязанный спереди в узелок, а фартук в оранжевый цветочек, впрочем, как и все лицо моей подруги, был перемазан чем-то белым, руки ее представляли собой смесь пальцев с гипсом.
