— Ну же, Майкл, — продолжал уговаривать
Бен. — Подумай о себе, отдохни… Хотя бы попробуй.
— Я просто не могу, Бен.
— Ну тогда я просто не знаю, что тебе сказать. —
Бен развел руками. — Посмотри на себя, Майкл, неужели тебе не все равно,
что с тобой будет? Ты же просто убиваешь себя, и ради чего? — Голос Бена
неожиданно набрал силу, так что его, наверное, было слышно даже в приемной, и
Майкл чуть заметно поморщился. — Зачем ты делаешь это с собой, Майкл? Что
толку, если ты загонишь себя в гроб работой — этим ты ее не вернешь. Ты жив,
черт побери, тебе двадцать пять лет, но ты тратишь свою жизнь неизвестно на
что. Ты стал совсем как твоя мать — готов костьми лечь ради своей драгоценной
работы. На кой черт это тебе? Жить, есть, пить, спать и умереть ради своего
треклятого бизнеса — неужели это все, что для тебя теперь существует? Неужели
ты стал таким, Майкл? Я в это не верю! Я знаю, у тебя внутри живет совсем
другой человек, и он мне нравится больше, но ты обращаешься с ним, как с паршивой
собакой, и мне надоело на это смотреть. Я не дам тебе гробить себя. Послушайся
моего совета — пошли эти бумаги к черту, выйди на улицу, вспомни, что ты еще не
умер. Пригласи к себе домой эту свою секретаршу и займись с ней тем, чем
мужчина должен заниматься с женщиной. Оторви же наконец свою задницу от этого
кресла, Майкл! Неужели ты не слышишь, что на крышку гроба, в который ты
добровольно себя заточил, уже сыплется земля? Но ведь еще не поздно, Майкл!..
Он осекся, потому что Майкл, привстав и перегнувшись через
стол, смотрел на него с лютой ненавистью во взгляде. Кожа его стала еще белее,
чем была, и на ней выступила испарина, губы злобно кривились и дрожали.
— Убирайся отсюда, пока я не убил тебя! Вон!!! Это был
вопль раненого льва, и Бен невольно вскочил. Несколько секунд двое мужчин
стояли друг против друга, потрясенные и напуганные тем, что каждый из них
выслушал и почувствовал. Потом Майкл сел и провел ладонью по лбу.
— Извини, — проговорил он, пряча лицо в ладонях.
Он так и не взглянул больше на друга, и Бен, выждав немного,
пожал плечами и на цыпочках вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь.
Сказать ему было нечего.
Секретарша Майкла вопросительно покосилась на Бена, но
промолчала. Должно быть, она слышала и его прочувствованную речь, и яростный
вопль Майкла. Впрочем, его-то, наверное, слышал весь этаж.
Возвращаясь в свой кабинет, Бен встретил в коридоре Марион,
но она была слишком занята разговором с Каллоуэем, а Бен был не в том
настроении, чтобы обмениваться с ней обычными любезностями. Его буквально
тошнило и от нее, и от того, что она спокойно смотрит на то, как Майкл
буквально губит себя. Конечно, с ее точки зрения, это было только полезно —
полезно для бизнеса, для корпорации, для династии… И именно от этого Бена
Эйвери и тошнило.
В тот день он ушел с работы только в половине седьмого, но,
остановившись на улице и задрав голову, Бен увидел, что в кабинете Майкла все
еще горит свет. И Бен знал, что свет этот будет гореть до одиннадцати, а то и
до полуночи. Почему бы, собственно, нет? Что Майклу делать дома — в небольшой,
но одинокой и пустой квартире, которую он снял месяца два тому назад?
Квартира эта находилась на Сентрал-Парк-Саут и расположением
комнат напоминала дом Нэнси в Бостоне. Бен был уверен, что и Майкл это знал;
быть может, поэтому он остановил свой выбор именно на этой квартире. Но потом
что-то случилось. Искра интереса к жизни, которая на первых порах еще теплилась
в Майкле, окончательно погасла, и он начал этот свой бесконечный рабочий
марафон, который не мог привести ни к чему хорошему. Благоустроить свою новую
квартиру у него уже не дошли руки, да он, как видно, не очень-то этого хотел, и
она оставалась пустой, холодной и одинокой. Обстановку ее нельзя было даже
назвать спартанской — скорее квартира напоминала тюремную камеру. Из мебели там
были только два складных стула, кровать и нелепая настольная лампа, которая
стояла на полу. Голые стены отзывались гулким эхом на каждый шаг, на каждое
слово, и Бен даже не мог представить себе, каково Майклу возвращаться туда
каждый день. Одно это могло свести с ума кого угодно.
Впрочем, Бен уже начал серьезно сомневаться в том, что Майкл
обращает хоть какое-то внимание на то, что его окружает. Так, например, в
начале июля Бен подарил Майклу три комнатных растения в горшках, причем нельзя
было сказать, чтобы они были очень уж прихотливыми или требовали какого-то
особенного ухода. Но к концу месяца все они пожелтели и высохли, а земля в
горшках сделалась твердой, как камень. Несмотря на это, все три горшка с
мертвыми цветами продолжали красоваться на подоконнике в гостиной, прекрасно
сочетаясь с горбатой черной лампой и нагоняя своим видом еще большую тоску.
Бен видел все это, и сердце у него сжималось от боли и
беспокойства, но он не знал, что здесь можно сделать. Наверное, этого не знал
никто, кроме Нэнси, но она была мертва. Неужели и Майкл хочет последовать за
ней в вечную тьму?..
При мысли о Нэнси Бен почувствовал в сердце почти физическую
боль, подобную той, что пронзала его сломанную ногу, когда он пытался встать
слишком резко. К счастью, Бен был молод — сломанные кости срослись быстро, и
ему оставалось только надеяться, что молодость поможет и Майклу. Впрочем, Бен
знал, что душевные раны не заживают порой годами и десятилетиями, а то, что
Майкл измучен и изранен, его друг понимал очень хорошо. Майкл храбрился,
пытался выглядеть беззаботным, но глаза выдавали его затаенную боль. Или лицо в
конце рабочего дня… Или бескровные, плотно сжатые губы, которые начинали жалко
дрожать каждый раз, когда Майкл терял над собой власть и позволял взгляду
унестись куда-то за окно, в бесконечное и пустое пространство, пронизанное
яркими лучами летнего солнца.
Глава 11
— Ну что, юная леди, разве я не сдержал своего
обещания? По-моему, из ваших окон открывается вид на сто тысяч долларов…
Питер Грегсон и Нэнси, сидевшие на балконе ее новой
квартиры, обменялись улыбками. Лицо Нэнси все еще было забинтовано, но глаза,
смотревшие сквозь щелочки в повязке, смеялись. Руки ее теперь были свободны.
Правда, они выглядели несколько по-другому, но они сохранили свою изящную форму
и были подвижны и легки.
С того места, где они сидели, была прекрасно видна вся
бухта: мост Золотые Ворота находился слева, Алькатрас лежал справа, а прямо
виднелся округ Марин. С другого конца вытянутого вдоль всего фасада балкона
открывался красивый вид на восточную и южную часть города. Подобное
расположение дома позволяло Нэнси любоваться в равной степени и восходами, и
закатами, и она порой просиживала здесь целыми днями, благо с тех пор, как
Питер снял для нее эту квартиру, погода была ясной и теплой.
— Ты меня совершенно избалуешь, Питер, — ответила
Нэнси, с наслаждением потягиваясь.
— Ты этого заслуживаешь, — ответил он
серьезно. — Кстати, хорошо, что напомнила… Я тебе кое-что принес.
Нэнси выпрямилась в кресле и радостно захлопала в ладоши,
словно маленькая девочка в ожидании подарка. Питер никогда не приходил к ней с
пустыми руками. Это мог быть цветок, новый журнал, книга, смешная шляпка,
прелестный платок из полупрозрачного газа или пара деревянных браслетов — вроде
тех, которые Питер подарил ей после того, как закончил работу над ее руками.
Эти небольшие знаки внимания были очень дороги Нэнси.
