Голос его был деланно-бодрым, поскольку оба прекрасно знали,
что проблема эта на самом деле весьма серьезна. И основания для беспокойства у
них действительно были. Марион Хиллард отнюдь нельзя было назвать добродушной
или сентиментальной женщиной. Она была матерью Майкла, но нежности и доброты —
во всяком случае, внешне — в ней было не больше, чем в ледяной горе, погубившей
«Титаник». Марион была властной, решительной женщиной, которая, казалось, была
целиком сделана из стали и самого крепкого камня. Когда умер отец Марион, ей
пришлось взять на себя все заботы о семейном бизнесе, и она с честью справилась
с этой задачей, приумножив капиталы семьи. Когда же скончался ее муж, отец
Майкла, она снова встала у руля огромной корпорации и не выпускала его ни на
секунду, железной рукой направляя свой корабль туда, куда считала нужным.
Решительно ничто не могло остановить ее или заставить
свернуть с намеченного пути. Когда речь шла о благе семьи, в расчет не
принимался даже родной сын, не говоря уже о жалкой сиротке, которая была для
Марион Хиллард даже не нулем, а отрицательной величиной. Нэнси, во всяком
случае, не могла представить себе, что могло заставить Марион сказать заветное
«да», о котором с такой уверенностью говорил Майкл, если она вдруг не захочет,
чтобы они поженились.
А в том, что Марион не хочет этого брака, сомневаться не
приходилось, ибо Нэнси точно знала, что думает о ней Марион Хиллард.
Мать Майкла никогда не скрывала своих чувств — вернее, она
намеренно перестала скрывать их, как только ей стало ясно, что «увлечение» ее
сына «этой художницей» — вещь серьезная. Она звонила Майклу из Нью-Йорка почти
каждую неделю и упрашивала, умоляла, пугала. Потом она бушевала, метала громы и
молнии, грозила, подкупала и, наконец, смирилась. Или сделала вид, что
смирилась.
Майкл считал это обнадеживающим признаком, но Нэнси не
разделяла его уверенности. Марион была из тех женщин, которые всегда отдают
себе отчет в том, что они делают и зачем. В данный момент мать Майкла просто
предпочла игнорировать «ситуацию». Она не приглашала их к себе, не выдвигала
новых обвинений, но и не спешила взять обратно слова, которые бросала в лицо
сыну во время их продолжительных телефонных баталий. Для нее подружка сына
попросту перестала существовать, и Нэнси неожиданно поняла, что равнодушие
порой может ранить гораздо больнее, чем самая откровенная ненависть.
Возможно, сыграло свою роль и то, что Нэнси, не помнившая
своих родителей, позволила себе увлечься мечтами о том, что когда-нибудь у нее
будет своя семья и что Марион станет для нее чем-то вроде матери. Она
представляла себе, как они с Марион подружатся, как будут вместе ходить по
магазинам и делать покупки для Майкла, и что когда-нибудь у нее родятся дети,
для которых эта сильная, волевая женщина станет доброй и любящей бабушкой. Но,
как видно, этим мечтам не суждено было сбыться, и два прошедших года
окончательно убедили ее в этом. Марион всегда было нелегко представить в роли
свекрови, бабушки, матери, а теперь она и вовсе казалась Нэнси чужой и даже
враждебной.
Майкл, однако, продолжал придерживаться на этот счет
собственного мнения. Во всяком случае, он не раз принимался убеждать Нэнси в
том, что Марион достаточно разумна, чтобы не противиться неизбежному. «Рано или
поздно, — говорил Майкл, — мать изменит свое мнение, и тогда мы трое
живем дружно и счастливо».
Но Нэнси продолжала сомневаться. Однажды она даже заговорила
с Майклом о том, что будет, если Марион никогда не согласится на их брак, если
она не признает ее. Что будет с ними тогда?
«Тогда, — ответил Майкл, — мы с тобой поймаем
такси и помчимся в ближайшую мэрию. Ведь мы с тобой оба совершеннолетние, ты не
забыла?» Но Нэнси только улыбнулась его порыву — она знала, что вряд ли все
будет так просто, как он говорит. Да и какая, в конце концов, необходимость в
официальном брачном свидетельстве? После двух лет, проведенных вместе, они и
так были все равно что муж и жена.
Некоторое время они стояли молча, любуясь весенним буйством
зелени, потом Майкл взял Нэнси за руку.
— Я люблю тебя, Нэн.
— Я тоже тебя люблю.
Она с беспокойством посмотрела на него. У нее были такие
выразительные глаза, что Майкл поспешил поцеловать ее, чтобы погасить тлевшую в
них тревогу, однако вопросы, который каждый из них продолжал себе задавать,
никуда не делись. И ничто, кроме откровенного разговора с Марион, не могло умерить
терзавшей обоих томительной неопределенности.
Со вздохом уронив велосипед на траву лужайки, Нэнси
прижалась к Майклу, и он крепко обнял ее.
— Как бы мне хотелось, чтобы все это не было так
сложно, — пробормотала она чуть слышно.
— Все будет нормально, вот увидишь, — отозвался
Майкл с уверенностью, которой он, увы, не испытывал. — А теперь поехали
дальше. Или мы собираемся стоять здесь весь день?
Она только улыбнулась в ответ, и Майкл, наклонившись, поднял
ее велосипед. В следующую секунду они уже катили прочь, смеясь и беспечно
распевая на ходу, как будто никакой Марион вовсе не существовало на свете. К
сожалению, все это было лишь более или менее удачным притворством. Марион
существовала, и никакими ухищрениями этот факт обойти было нельзя. Она была, и
всегда будет рядом с ними, во всяком случае — с Майклом. Для него Марион была
не только матерью, но и живым воспоминанием о том мире, вне которого Майкл,
наверное, просто не смог бы существовать.
Солнце поднялось выше, когда они наконец выехали с территории
университетского парка и покатили по самой настоящей сельской местности, где
холмы чередовались с лужайками и веселыми перелесками. Асфальтированная дорога
была достаточно широкой, машины попадались редко, поэтому они то ехали рядом,
то обгоняли друг друга, то весело перекликаясь, то погружаясь в задумчивое
молчание.
Время близилось к полудню, когда они наконец доехали до
Ревери-Бич и увидели первое за все утро знакомое лицо. Это был Бен Эйвери со
своей очередной пассией — как всегда, это была блондинка с противоестественно
длинными ногами, — которые катили на велосипедах навстречу Майклу и Нэнси.
— Привет, ребята! Вы на ярмарку? — окликнул их Бен
и, улыбнувшись широкой улыбкой, взмахом руки представил Дженнетт.
Все четверо обменялись обычными в таких случаях улыбками и
приветствиями, и Нэнси, заслонив глаза рукой от яркого солнца, стала смотреть
вперед, где на городской площади расположилась ярмарка. До нее оставалось еще
несколько кварталов.
— А что, дело того стоит? — спросила она.
— Думаю, да. Мы выиграли приз — вон ту розовую
собаку, — ответил Бен, указывая рукой на уродливое розовое существо на
багажнике велосипеда Дженнетт. — Еще заводную черепаху, которую где-то
посеяли, и две жестянки пива. Кроме того, там продают жареную кукурузу, но не
россыпью, а целиком, вместе с початком. Вы даже не представляете себе, как это
вкусно!..
— Меня ты убедил. — Майкл кивнул приятелю и
посмотрел на Нэнси. — А ты что скажешь?
