— Тебе не будет грустно, одиноко?
— Нет.
Фэй немного помолчала.
— Ну ладно, хватит играть в угадайку, — сказала
она решительно. — Давай выкладывай, что ты думаешь по поводу праздников.
— Хочешь знать, что я думаю? — Нэнси неожиданно
посмотрела прямо на нее, глаза в глаза, потом встала и зашагала из стороны в
сторону по кабинету. — Хочешь знать, что я чувствую? Так вот, я чувствую
себя обиженной.
— Обиженной?
— Да, очень обиженной, страшно обиженной, чертовски
обиженной. Суперобиженной!
— На кого?
Нэнси плюхнулась обратно в кресло и мрачно посмотрела в
огонь. Когда она снова заговорила, ее голос был мягок и тих.
— На Майкла. Я надеялась, что он меня найдет, ведь
прошло уже больше семи месяцев. Я думала, что к Рождеству мы будем вместе, а
оказалось…
И, стараясь сдержать слезы, она закрыла глаза.
— На кого еще ты обижена? На себя?
— Да.
— Почему?
— Потому что пошла на эту сделку. Потому что позволила
Марион Хиллард уговорить себя. Я ненавижу ее хладнокровие, но себя я ненавижу
больше. Я продалась…
— Разве?
— Я так думаю. И все — ради нового подбородка… — Теперь
Нэнси говорила почти с презрением, хотя еще совсем недавно она почти гордилась
своим преображением.
— Я не согласна с тобой, Нэнси. Ты сделала это не ради
нового подбородка, губ и прочего. Ты сделала это ради новой жизни. Разве в
твоем возрасте это не важнее всего? А кстати, что бы ты подумала о человеке,
который на твоем месте поступил бы так же, как и ты?
— Не знаю. Наверное, я подумала бы про такого человека,
что он, как минимум, не слишком умен. А может, я и поняла бы его…
— Всего несколько минут назад мы с тобой говорили о
новой Нэнси. О новом голосе, новой походке, новом лице, новом имени. У тебя
будет все новое — кроме одного…
Нэнси молчала, ожидая, что она скажет.
— Кроме Майкла, — закончила Фэй. — Или, может
быть, ты представляешь свою новую жизнь без него? Скажи, ты когда-нибудь думала
об этом?
— Нет, никогда… — Но ее глаза снова наполнились
слезами, и Фэй поняла, что Нэнси лжет.
— Правда? — мягко спросила она.
— Я никогда не думаю о других мужчинах, но иногда я
пытаюсь представить себя без Майкла.
— И как ты тогда себя чувствуешь?
— Тогда… Тогда мне кажется, что лучше бы мне было
умереть…
Но Нэнси не имела это в виду, во всяком случае, в буквальном
смысле, и они обе знали это.
— Но ведь сейчас Майкла нет рядом, и ты все равно
чувствуешь себя неплохо. Разве не так?
В ответ Нэнси только пожала плечами, и Фэй продолжила с
сочувствием:
— Мне кажется, Нэнси, тебе обязательно нужно как
следует подумать о такой возможности.
— Ты уверена, что он не вернется ко мне, так? —
Нэнси снова злилась, и злилась она на Фэй, потому что никого другого рядом
сейчас все равно не было.
— Я не знаю, Нэнси. И никто этого не знает, кроме
самого Майкла.
— Да. Кроме этого сукина сына…
Нэнси снова вскочила и заметалась по кабинету, но вскоре —
словно у заводной игрушки, у которой кончился завод, — ее движения
замедлились, ярость остыла, и она остановилась посреди комнаты. Сжатые в кулаки
пальцы Нэнси побелели от напряжения, а марлевая повязка стала влажной от слез.
— О, Фэй, я так боюсь!.. — пробормотала она
дрожащим голосом.
— Чего?
— Я боюсь остаться одной, боюсь перестать быть собой…
Иногда я просто уверена, что совершила ужасную вещь и буду за это наказана.
Ведь я… я отказалась от своей любви ради красивого лица.
— Но ведь тогда ты думала, что ты уже потеряла и то и
другое! Твой выбор был естественным, и ты ни в коем случае не должна казнить
себя за это. В конце концов, кто знает — может быть, когда-нибудь ты будешь
радоваться тому, что поступила так, а не иначе.
— Что ж, может быть…
Плечи Нэнси снова вздрогнули от рыданий, и Фэй от души
пожалела ее.
— Кстати, праздников я тоже боюсь, — призналась
Нэнси. — Наверное, это еще хуже, чем возвращение в приют. Лили и Гретхен
уехали в Бостон еще в прошлом месяце, ты отправляешься кататься на лыжах, Питер
на Рождество собирается в Европу, а я…
Нэнси шмыгнула носом и попыталась сдержать слезы. «В конце
концов, — подумала она, — все это — реальности новой жизни, и я
должна научиться мириться с ними». В любом случае не следует вести себя так,
чтобы Фэй и Питер чувствовали себя виноватыми перед ней. Они и так проводили с
ней достаточно много времени, но каждый из них имел право на свою собственную
жизнь.
— По-моему, тебе пора начать выходить, —
неожиданно предложила Фэй. — Ты могла бы подружиться с кем-нибудь, и
тогда…
— Выходить?! — Нэнси повернулась к Фэй и, сняв с
головы свою широкополую шляпу, указала рукой на бинты. — Как я могу
куда-то выходить в таком виде?! Да я до смерти напугаю каждого, к кому
обращусь.
— На тебя не так уж страшно смотреть, как ты
думаешь, — хладнокровно парировала Фэй. — Это ведь только повязка.
Пройдет немного времени, и Питер ее снимет. Большинство людей понимают, что это
не навсегда.
— Может быть, может быть… — проговорила Нэнси, но Фэй
видела, что она еще не верит. — Кроме того, сейчас я не особенно нуждаюсь
в друзьях. Мне вполне хватает фотоаппарата. Это… замечательный подарок.
— Я знаю. На днях я была у Питера и видела у него твои
последние снимки — он ужасно гордится ими и показывает каждому, кто к нему
приходит. Прекрасная работа, Нэнси! И профессиональная к тому же. По-моему, у
тебя есть талант.
— Спасибо… — Теперь, когда речь зашла о ее работе,
Нэнси сразу почувствовала, как горечь, раздражение и обида уходят. — О,
Фэй…
Она немного успокоилась и, вернувшись к креслу, села в него,
вытянув ноги к огню.
— Что мне делать с моей новой жизнью, Фэй?
— Это-то мы и пытаемся решить, разве не так? А пока…
постарайся подумать над тем, о чем мы говорили сегодня. Уроки музыки,
преподаватель вокала, тренер по гимнастике — что угодно, лишь бы тебе
нравилось. Питер, конечно, многое для тебя делает, но почему бы тебе не помочь
ему? Постарайся представить, какой ты хотела бы стать, и начинай лепить себя.
— Хорошо, я подумаю. А когда ты вернешься?
— Через две недели. Но я оставлю тебе телефон, по
которому ты, в случае необходимости, сможешь со мной связаться.
На самом деле Фэй беспокоилась за Нэнси гораздо больше, чем
ей хотелось показать. Как психиатр она хорошо знала, что рождественские
праздники чреваты обострениями угнетенных состояний, да и статистика показывала
неуклонный рост числа самоубийств в этот период. Впрочем, Нэнси это, пожалуй,
не грозило: Фэй просто не хотелось, чтобы она слишком уж сосредоточивалась на
своем одиночестве. Конечно, вышло не очень удачно, что на это Рождество и она,
и Питер должны были уехать из Сан-Франциско, однако и Нэнси пора было обретать
хоть небольшую самостоятельность и независимость.
