Питер снова немного помолчал, потом продолжил:
— Мы с Ливией мечтали о том, как уедем далеко отсюда,
поженимся, и у нас будут дети, но из этого так ничего и не вышло. Мы просто
продолжали тайком встречаться — все двенадцать лет, каждую свободную минуту. Я
и сам удивляюсь, как нам это удалось, но подобные вещи, как видно, изредка
случаются. Ты живешь как во сне и только время от времени неожиданно замечаешь,
что прошло пять лет, десять, двенадцать… Нам было очень хорошо вдвоем, но,
несмотря на это, мы продолжали изобретать все новые и новые причины, чтобы не
связывать свои судьбы. Все шло в ход: ее муж, моя карьера, ее семья — все…
Причину, а вернее — повод, чтобы не предпринимать никаких решительных шагов,
всегда можно было найти, и нас обоих это, как видно, вполне устраивало…
Питер еще никогда не признавался себе в этом, но сейчас, в
разговоре с Нэнси, он почему-то смог сказать об этом откровенно. Впрочем, на
нее Питер не смотрел — его взгляд был устремлен к далекому горизонту. Нэнси,
напротив, внимательно разглядывала его, и от нее не укрылась ни горькая складка
в уголке губ, ни глубокие морщины, собравшиеся на его обычно чистом лбу.
— Почему вы прекратили встречаться? — спросила
она, чтобы что-нибудь сказать.
«А может быть, они вовсе и не прекращали? Может быть…» При
мысли об этом она невольно вспыхнула, но Питер ничего не заметил. В эти
мгновения он был слишком далеко — за тысячу миль. Или — за тысячу лет.
— Извини, мне не следовало бы совать нос в твои дела… —
все же пробормотала Нэнси. В конце концов, она мало что знала о его прежней и
настоящей жизни, да у нее и не было на это никакого права.
— Полно, Нэнси, — ответил Питер и посмотрел на нее
с нежностью, к которой она уже успела привыкнуть. — Ты можешь спрашивать
меня о чем угодно… — Он снова помолчал. — Нет, мы не перестали
встречаться. Просто она умерла. От рака. Это было четыре года назад. Когда
Ливия заболела, я был с нею почти все время, за исключением последнего дня… И,
я думаю, Ричард в конце концов узнал о том, что было между нами, но это уже не
имело никакого значения. Мы оба ее потеряли, и, как мне теперь представляется,
он был благодарен ей за то, что она так и не ушла от него…
Питер протяжно вздохнул:
— Мы оплакивали ее вместе. Она была совершенно исключительной
женщиной. И она была очень похожа на тебя… — закончил он и посмотрел на Нэнси.
В глазах его стояли слезы, и Нэнси тоже почувствовала, как горло перехватил
спазм. Повинуясь внезапному порыву, она подняла руку и тыльной стороной ладони
отерла его мокрые щеки. Потом она опустила руки ему на плечи, прильнула к
Питеру и поцеловала его в губы.
Они долго стояли молча, очень близко друг от друга, и глаза
у обоих были закрыты. Потом Нэнси почувствовала, как Питер обнял ее и крепче
прижал к себе. Уже давно ей не было так покойно и хорошо. Впервые за все
семнадцать месяцев одиночество отступило, и она почувствовала себя… в
безопасности.
Питер все не отпускал ее, и Нэнси показалось, что прошло
много времени, прежде чем он снова пошевелился.
— Знаешь, Нэнси, я, кажется, люблю тебя. С этими
словами он выпустил ее и, отступив на полшага назад, поглядел на нее сверху
вниз с какой-то странной улыбкой, какой она еще ни разу у него не видела. От
этой улыбки на сердце у нее одновременно стало и радостно, и грустно — должно
быть, оттого, что Нэнси еще не знала, готова ли она дать ему столько же,
сколько он дал ей. Разумеется, она тоже любила его, но не так… не такой
любовью, о какой говорил сейчас его взгляд.
— Я тоже люблю тебя. По-своему, но люблю…
— Пока мне хватит и этого…
Когда-то, в самом начале их знакомства, Ливия тоже говорила
ему эти слова. Между ней и Нэнси было так много общего, что Питера это подчас
пугало.
— Когда она умерла, — сказал Питер, — Фэй
очень помогла мне. Вот почему я подумал, что общение с ней может быть полезно и
для тебя.
Фэй утешила, помогла ему и в других отношениях, но он не
стал распространяться об этом. В конце концов, сейчас это было не важно.
— Ты не ошибся, — кивнула Нэнси. — Фэй —
удивительная женщина. Вы оба были бесконечно внимательны и добры, и я искренне
признательна вам обоим… — Взяв его за руку, Нэнси медленно повернулась, и они
тронулись в обратный путь, к шоссе. — Видишь ли, Питер, я… Я не знаю, как
это лучше сказать. Я тоже тебя люблю… думаю, что люблю, но прошлое еще живет во
мне. И мне никак не удается окончательно его похоронить. Я стараюсь — видит
бог, стараюсь! — но я по-прежнему не могу быть уверена в себе на сто
процентов. Уже несколько раз я думала: вот теперь все, но каждый раз в памяти
всплывало новое воспоминание, кусочек, фрагмент прошлой жизни, который снова
начинал мучить и преследовать меня. Когда-нибудь я с этим покончу, но пока…
— Я не спешу, Нэнси. Я вообще очень терпеливый человек,
так что пусть тебя это не беспокоит. Я подожду, сколько надо.
В том, как он произнес эти слова, было что-то такое, отчего
у Нэнси сразу стало теплее на душе. «Может быть, — подумала она, — я
люблю его сильнее, чем мне кажется, а может, здесь что-то другое…»
Но ответа на этот вопрос она не знала, да и не хотела знать.
Во всяком случае, сейчас. Время, одно только время способно было расставить все
по своим местам.
Потом ей в голову неожиданно пришла новая мысль. Нэнси
заколебалась, неуверенная в правильности задуманного, но желание воплотить свою
идею в жизнь всецело захватило ее. Питер, заметив в ее глазах озорные огоньки,
слегка замедлил шаг и, покосившись на нее, с шутливым подозрением спросил:
— Ну, что еще ты придумала?
— О нет, не важно…
— О боже! — Он вздохнул. — Давай выкладывай,
что у тебя на уме?
Несколько недель назад Нэнси позвонила ему в половине пятого
утра и потребовала, чтобы он вышел на балкон полюбоваться исключительной
красоты восходом. Должно быть, решил Питер, и сейчас она задумала нечто
подобное.
— Эй, Нэнси… то есть — Мари, отныне и впредь — только
Мари! Скажи мне, эта Мари будет такой же непредсказуемой, как Нэнси, или она
будет держаться солиднее, как и подобает знаменитому фотографу?
— Что ты придумал, конечно, нет! У Мари в голове
столько планов, столько новых идей, столько…
— О боже, избавь меня от этого! — простонал Питер
в комическом отчаянии, но, глядя на его лицо, Нэнси догадалась, что он это не
всерьез.
— Может, хотя бы намекнешь мне, в чем дело? —
просительно сказал он, но Нэнси-Мари только улыбнулась и отрицательно покачала
головой.
Так, пересмеиваясь и подшучивая друг над дружкой, они дошли
до того места, где Питер оставил машину. Нэнси уселась на пассажирское сиденье,
и Фред легко запрыгнул к ней на колени. Питер захлопнул за ней дверь, обошел
«Порше» и, сев на водительское место, завел мотор.
— Ладно, не хочешь — не говори, — сказал он с
легким сожалением. — Я и сам кое-что придумал. Последние штрихи на твоем
лице я нанесу примерно к Рождеству. Как насчет того, чтобы отметить наступление
нового года персональной выставкой работ фотографа Мари Адамсон? Что ты на это
скажешь?
