Тем временем Мари, поспешно покинув универмаг через один из
боковых выходов, остановила такси. Утро выдалось не из легких, и она
чувствовала себя выжатой как лимон, а ведь впереди был еще целый день. В машине
Мари назвала таксисту адрес ветеринарной клиники, в которой можно было на время
оставить собаку. На том же такси она вернулась домой.
Разговаривая с Беном, Мари слегка покривила душой — все
необходимое для поездки она уложила еще накануне, поэтому сейчас ей оставалось
только забрать чемоданы. Она сожалела, что пришлось расстаться с Фредом, —
по отношению к нему это было жестоко, — однако взять его с собой у Мари
действительно не было никакой возможности. Во-первых, она запланировала себе
слишком много остановок в самых разных местах, а во-вторых… Во-вторых, в это путешествие
она должна была отправиться одна. Как-никак это были последние дни Нэнси
Макаллистер — конец старой истории и начало новой, — и ей необходимо было
побыть наедине с собой, чтобы окончательно убедиться в правильности принятого
решения.
Поднявшись в квартиру, Мари в последний раз огляделась по
сторонам, чтобы увериться, что она ничего не забыла. Отчего-то ей казалось,
что, когда она вернется сюда, все здесь будет уже другим, но это впечатление
было обманчивым. На самом деле это она вернется сюда другой.
И, закрывая дверь в квартиру, как дверь в старую жизнь, она
произнесла только одно слово.
Это было слово «прощай». С ним Мари обращалась и к Бену, и к
Майклу, и к себе самой, и ко всем, кто когда-то знал и любил ее.
— Прощайте все…
Когда она вышла из подъезда с чемоданом в руках и
фотоаппаратом через плечо, в глазах ее стояли слезы.
Глава 20
Мари не разрешила Питеру встречать ее в аэропорту. Когда она
уезжала, ее никто не провожал, и она хотела вернуться точно так же, чтобы
ненароком не разрушить волшебства, которое подарила ей эта сказочная поездка.
Эти три недели были переполнены множеством впечатлений,
радостными открытиями и нелегкой работой, но Мари осталась очень довольна. На
протяжении двадцати дней она почти ни с кем не общалась — она только наблюдала,
размышляла, делала выводы. Но по мере того как шли дни и один город сменялся
другим, ее мысли становились все легче, все светлей.
Нечаянная встреча с Беном Эйвери стала для нее настоящим
потрясением, разом оживив в памяти слишком много воспоминаний, но понемногу
Мари сумела преодолеть ее последствия. Теперь все было позади, и Мари твердо
это знала. Она могла жить с этим и не вспоминать. Новая жизнь наконец-то
началась для нее по-настоящему.
Рождество Мари встречала в Таосе, но для нее праздник почти
ничем не отличался от других дней. Накануне выпал снег, и ей даже захотелось
покататься на лыжах, но она удержалась, так как обещала Питеру избегать всего,
что могло привести к новому несчастному случаю или просто падению. Вместо этого
Мари выпила в баре мотеля бокал шампанского и легла спать, а уже рано утром
снова была на заснеженных склонах и, с упоением вдыхая чистый, морозный воздух,
фотографировала зимний восход, укутанные снегом пихты и синеватую дымку над
долинами, все еще укрытыми ночной тенью.
Итак, она выполнила свое обещание, а Питер выполнил свое.
Мари известила его о дне своего возвращения, но просила не приезжать в
аэропорт, и он не приехал. Убедившись в этом, Мари вздохнула с облегчением.
Она была одна в толпе незнакомых людей, и это ощущение
неожиданно подействовало на нее успокаивающе. Здесь, среди людей, она
чувствовала себя незаметной, практически невидимой. За последний год с
небольшим, пока Мари ходила в бинтах, она потратила много времени именно на то,
чтобы научиться не привлекать к себе внимания, и сейчас ей пришлось убедиться,
что это для нее по-прежнему важно.
Теперь на лице Мари больше не было бинтов, но взгляды многих
и многих по-прежнему останавливались на ней. Ее осанка, манера двигаться, даже
одежда, состоявшая из широкополого черного «стетсона», прикрывавшего последние
полоски пластыря на лбу, овчинного полушубка и черных джинсов — все это делало
ее заметнее белой вороны, ибо никакие ухищрения не способны были скрыть самого
главного — ее редкостной, потрясающей красоты. Но сама Мари этого пока не
сознавала, во всяком случае — до конца.
У выхода из аэропорта ей посчастливилось сразу же поймать
такси. Назвав водителю свой домашний адрес, Мари со вздохом откинулась на
спинку сиденья и смежила ресницы. Только сейчас, вернувшись в Сан-Франциско,
она почувствовала, до какой степени вымоталась. Часы показывали семь вечера, а
она поднялась в пять, чтобы успеть сделать несколько снимков. Потом был
недолгий, но утомительный перелет, стоивший ей немало сил, и Мари твердо
пообещала себе, что к двенадцати она уже будет лежать в постели.
Она просто обязана была хорошо выспаться, и не только
потому, что очень устала. Просто завтрашний день тоже обещал быть не из легких.
Для Мари, во всяком случае, он значил так много, что "она специально
рассчитала время таким образом, чтобы избавить себя от ожидания и вернуться
накануне этого важного события.
Завтра Питер собирался снять с ее лба последний пластырь.
Правда, кроме него, мало кто мог догадаться, что Мари до сих пор носит его — настолько
незаметны были эти узкие полосочки телесного цвета, но Мари было достаточно
того, что она об этом знает. Но завтра… завтра она избавится даже от них. Можно
считать, что именно з??втра она родится заново, благо Мари уже получила
официальное право пользоваться своим новым именем.
Она заранее решила, что после этой заключительной процедуры
поедет к себе или куда-нибудь в тихое место и побудет немного одна. А вечером
они с Питером встретятся вновь и как следует отпразднуют это знаменательное
событие. Отныне в ее жизни больше не будет ни наркоза, ни операций, ни швов, ни
бинтов. Она будет как все!
Аминь!..
Мари не сдержалась и фыркнула, и водитель удивленно
покосился на нее в зеркальце заднего вида, но промолчал. Через пять минут он
уже высадил Мари у подъезда ее дома, и, расплатившись с ним, она стала медленно
подниматься по лестнице, словно всерьез ожидая, что за время ее отсутствия
квартира действительно могла измениться.
Но, войдя внутрь и включив свет, она увидела, что все
осталось по-прежнему, и это даже слегка ее разочаровало. Впрочем, Мари тотчас
же посмеялась над собой. Чего, собственно, она ждала? Что из спальни строем
выйдет духовой оркестр? Что в раковине на кухне вырастут орхидеи? Что из-под
кровати выскочит Питер?
Подавив вздох, Мари быстро сбросила одежду и вытянулась на
кровати. Беспокойные мысли сменяли одна другую. Во-первых, какими станут их с
Питером отношения теперь, когда он практически закончил работу над ее лицом?
Что, если они расстанутся и никогда больше не увидятся? Нет, это было совершенно
немыслимо. Мари понимала, что их многое связывает, помимо отношений доктора и
пациентки. Именно Питер организовал выставку ее работ, которая должна была
открыться через несколько дней. Это — и еще многое другое — указывало на то,
что он ценит ее как личность, а не только как блестящее доказательство своего
мастерства хирурга. Мари не сомневалась в этом, и тем не менее — лежа на
кровати одна, в пустой квартире, — она чувствовала себя на удивление
неуверенно. Ей срочно нужен был кто-то, кто успокоил бы ее и сказал, что все в
порядке, что она не одинока и что у нее все получится, будь она хоть Мари
Адамсон, хоть Джейн Смит.
