— Черт побери! — вырвалось у нее вдруг. — Да
какая разница, одна я или не одна?!
Но она знала, что разница есть, и, поспешно вскочив с
кровати, встала перед зеркалом и повторила эти же слова как можно тверже,
стараясь лишний раз убедить себя в том, что может преспокойно обойтись без
посторонней помощи.
На глаза ей попался фотоаппарат в футляре, и, схватив его,
Мари почти с нежностью прижала его к груди. «Вот и все, что мне нужно, чтобы
чувствовать себя уверенно в жизни, — подумала она. — С помощью этой
умной машинки я добьюсь всего, чего захочу. Просто я немного устала с дороги.
Как глупо с моей стороны вернуться домой и тут же начать беспокоиться о Питере,
о будущем и обо всем остальном…»
И, судорожно вздохнув, Мари снова вернулась на кровать.
«Буду думать о моей работе», — решила она.
На следующий день Мари проснулась в начале седьмого утра, а
в семь тридцать уже вышла из дома. У Питера ей нужно было быть в девять, но она
хотела купить себе кое-что из продуктов и побывать на цветочном рынке, чтобы
сделать несколько снимков. Оттуда Мари поехала в ветеринарную клинику, чтобы
забрать Фреда, а по дороге заглянула в Чайна-Таун, где ей посчастливилось
сделать один очень удачный снимок для серии фотографий о китайском квартале,
которую она готовила.
Несмотря на все это, она успела в клинику вовремя и в пять
минут десятого уже входила в кабинет Питера.
— О боже, Мари! Ты выглядишь просто великолепно! —
воскликнул Питер, придирчиво рассматривая ее. Длинная шубка из койота,
купленная по дешевке в индейской резервации в Нью-Мексико, очень шла Мари.
Кроме шубки, на Мари были черные джинсы, заправленные в мягкие замшевые
сапожки, черный свитер с широким воротом и черный широкополый «стетсон».
Войдя в кабинет. Мари остановилась у дверей и сняла
«стетсон». На мгновение ее рука задержалась над мусорной корзиной, потом пальцы
разжались, и шляпа полетела вниз.
— Вот так, доктор Грегсон! — громко объявила
она. — Больше вы меня в шляпе не увидите.
Питер кивнул. Он понял все символическое значение этого
жеста.
— Тебе больше не придется ничего скрывать, Мари.
— Благодаря тебе.
Ей хотелось поцеловать его. Только сейчас Мари осознала, как
сильно она скучала по нему все это время. После своего путешествия она на
многое смотрела совершенно другими глазами — в том числе и на Питера. Завтра —
нет, даже уже сегодня — Питер перестанет быть ее лечащим врачом. Он станет ее
хорошим приятелем, добрым другом, а может, и чем-то большим, если только она
этого захочет. В его любви Мари не сомневалась, но никак не могла отважиться на
последний шаг.
— Я скучала по тебе, Питер…
С этими словами Мари сбросила на кушетку шубку и подошла к
нему. Легко коснувшись руки Питера, опустилась в хорошо знакомое ей
хирургическое кресло. Прикрыв глаза, она ждала прикосновения его чутких сильных
пальцев к своему лицу, но он почему-то медлил. Несколько секунд Питер просто
стоял рядом и смотрел на нее и только потом опустился на вращающийся табурет
рядом.
— Что-то ты сегодня настроена решительно, —
заметил он, стараясь, чтобы голос его прозвучал как можно беззаботнее. —
Ты не слишком торопишься?
— После двадцати месяцев постоянных операций и ты
заторопился бы, — ответила Мари, слегка приоткрывая один глаз.
— Понимаю, дорогая, понимаю…
Питер загремел какими-то инструментами, лежавшими в
стерилизаторе, и Мари почувствовала, как он осторожно потянул за краешек
пластырь, приклеенный к ее коже под самыми волосами. С каждой секундой она
чувствовала себя все свободнее и свободнее, и вот наконец она услышала, как
Питер облегченно вздохнул и отодвинул табурет.
— Можешь открыть глаза, Мари. И сходи посмотри на себя
в зеркало.
Это короткое путешествие из кабинета в приемную и обратно
Мари совершала, наверное, уже в тысячный раз. Сначала она видела только
крошечные участки чистой, неповрежденной кожи, но постепенно, словно мозаика,
складывающаяся из кусочков, перед ней возникало лицо — ее новое лицо. Но до
сегодняшнего дня она еще ни разу не видела лица Мари Адамсон без бинтов, без
швов и пластырей. Теперь же на коже не осталось — не должно было остаться — ни
малейшего следа, ни малейшего напоминания о той колоссальной работе, которую
проделал Питер.
И неожиданно она поняла, что боится идти к зеркалу.
— Ну же, — подбодрил ее Питер, — ступай,
полюбуйся.
Но Мари словно парализовало. Она чувствовала, что не может
двинуть ни рукой, ни ногой. Почему-то ей казалось, что кусочки пластыря,
которые Питер уже отправил в мусорную корзину, были последними частичками Нэнси
Макаллистер, и она боялась, что увидит в зеркале совершенно чужое, незнакомое
лицо.
И все же она справилась с собой и медленно вышла в приемную,
где на стене висело большое, беспощадно правдивое зеркало. Питер как-то рассказывал
ей, что, в отличие от так называемых «льстящих» зеркал, это было сделано по
специальному заказу, и даже расположение развешанных вокруг ламп дневного света
было рассчитано на компьютере. Мари встала перед зеркалом; Прошло несколько
секунд, и губы ее расплылись в широкой улыбке, а по щекам потекли слезы.
Питер тоже вышел в приемную, но встал в отдалении, чтобы не
мешать Мари. Это был переломный момент, миг ее второго рождения, и от того,
понравится ли она себе сейчас, зависело то, как сложится ее новая жизнь.
— О Питер! Как… как оно прекрасно! Он негромко
рассмеялся.
— Нет, глупенькая, не «оно» — это ты прекрасна! Это
ведь ты там, в зеркале! Ты, а не кто-нибудь другой.
А Мари на мгновение лишилась дара речи и только кивнула в
ответ. Несколько полосок пластыря, снятые Питером сегодня, не могли,
разумеется, сильно изменить ее внешность, но ведь это был последний пластырь. И
в каком-то смысле он был важнее всех тех сотен метров бинтов, которые когда-то
полностью скрывали ее лицо.
— Ох, Питер!.. — Мари повернулась к нему и,
порывисто шагнув вперед, крепко обняла его, а он в ответ прижал ее голову к
своей груди. Они долго стояли так и молчали, потом Питер слегка отстранился и
бережно отер слезы с ее лица.
— Это ничего… ничего, — смущенно пробормотала Мари
и шмыгнула носом. — Это просто вода… Не бойся, я не растаю.
— Я знаю. — Питер улыбнулся. — Теперь ты
можешь купаться и принимать солнечные ванны, хотя на первых порах
злоупотреблять ими не следует. Кроме того, через пару недель, когда внутренние
рубцы окончательно заживут, ты можешь кататься на лыжах, бегать, играть в
теннис и так далее… С чего ты собираешься начать?
— Я? Я собираюсь работать. — Мари усмехнулась и,
вернувшись в кабинет, уселась на его вращающийся табурет. Подтянув колени к
подбородку, она принялась крутиться на нем, и Питер в комическом отчаянии
всплеснул руками.
