— Господи! Не хватает еще, чтобы ты сломала ногу у меня
в кабинете! Перестань сейчас же, слышишь?
— Даже если я сломаю обе ноги, я все равно уйду сегодня
из этого кабинета, чтобы никогда больше сюда не возвращаться. Сегодня я
родилась заново, Питер: у меня впереди целая жизнь, и я собираюсь наслаждаться
ею.
— Рад это слышать, — заметил Питер и ахнул, когда
сквозь неплотно прикрытую дверь в кабинет ворвался Фред.
Радость хозяйки как будто передалась песику, и он носился
кругами вокруг операционного кресла, прыгал, лаял и всячески выражал свою
радость.
— Прекрати немедленно! — Питер сделал строгое
лицо. — Хорошо еще, что сегодня я никого больше не жду, иначе пришлось бы
тут заново все дезинфицировать. — И, не выдержав, он улыбнулся и
наклонился, чтобы потрепать Фреда за ушами.
— Что это такое вы говорите, сэр? — Мари приняла
оскорбленный вид. — Вы хотите сказать, что мой пес — грязный?
— Я-то знаю, что он почти что стерильный, —
вздохнул Питер, — но санитарная инспекция может со мной не согласиться…
Да, ты не сказала — наш уговор насчет торжественного обеда остается в силе?
Он смотрел на нее с такой надеждой, что Мари почувствовала
себя тронутой до глубины души. Он ждал этого совместного обеда, надеялся на
него, быть может, мечтал о нем. Ей даже показалось, что она улавливает ход его
мыслей. «Я сделал свое дело и больше не нужен ей. У нее теперь новая жизнь —
найдется ли в ней место для меня?» В это мгновение Питер вдруг показался Мари
совсем беззащитным, и она, спустив ноги на пол, протянула ему руку.
— Что это тебе пришло в голову? Конечно, мы пообедаем
сегодня… — Она заглянула ему в лицо. — И еще, Питер… Что бы ни случилось,
в моей жизни всегда будет место для тебя. Всегда. Надеюсь, ты это понимаешь?
Ведь всем, что у меня теперь есть, я обязана тебе.
— Нет, не только…
Он покачал головой, думая о Марион Хиллард. Впрочем, Питер
знал, как относится Мари к женщине, оплатившей ее лечение, и потому счел за
благо промолчать. Чем вызвана такая неблагодарность, он никак не мог понять,
но, в конце концов, это его не касалось.
— В общем, — добавил он шутливо, — я рад, что
оказался поблизости и сумел помочь. Можешь и впредь располагать мною. Если я
понадоблюсь тебе… для чего-нибудь, я буду рад помочь.
— Хорошо. Тогда — пока. Заедешь за мной в двенадцать?
Питер кивнул, и Мари направилась в приемную. Разговор
получился неожиданно серьезным, и она была рада тому, что на этом можно
поставить точку.
— Кстати, куда мы пойдем? Питер галантно подал ей
шубку, которую она бросила на кушетке у дверей кабинета.
— Можно поехать в новый ресторан на побережье. Он стоит
на холме над портом, так что из окон видна бухта со всеми судами на рейде. Как
ты на это смотришь?
— Договорились. Пожалуй, я поеду туда прямо сейчас и поснимаю
немного в порту. В двенадцать я подойду прямо к ресторану, хорошо?
— Я готов ждать тебя хоть вечность. — Питер
улыбнулся и, заговорщически подмигнув, открыл перед ней дверь.
— Значит, до вечера?
— Да. До вечера.
Выйдя на улицу, Мари, однако, не поехала в порт, как
обещала. Вместо этого она прошла несколько кварталов до ближайшего
универсального магазина, поскольку ей неожиданно захотелось купить себе
что-нибудь особенное, что она могла бы надеть в ресторан. В конце концов,
сегодняшний день был совершенно особенным, и Мари хотелось сделать так, чтобы
каждая его минута доставляла ей радость.
По дороге Мари заглянула в бумажник. Там лежала порядочная
сумма, которую она получила незадолго до Рождества за фотографии, отправленные
по настоянию Питера в один крупный журнал. Теперь у нее было достаточно денег,
чтобы сделать себе самый роскошный подарок. Себе — и Питеру тоже.
В секции одежды Мари присмотрела себе желтовато-коричневое
шерстяное платье, которое облегало ее фигуру словно перчатка и очень шло к шубке.
Потом она зашла в парикмахерскую и сделала новую прическу, впервые за два года
попросив уложить волосы назад, чтобы они не закрывали лица. После
парикмахерской Мари заглянула в отдел бижутерии и купила большие позолоченные
серьги в виде обручей и чудесную перламутровую раковину на бежевом шелковом
шнурке. В обувной секции того же универмага она приобрела бежевые замшевые
туфли, а в галантерейной — замшевую же сумочку в тон платью. В парфюмерном
отделе Мари купила флакончик своих любимых духов и наконец почувствовала себя
вполне готовой к праздничной трапезе в обществе доктора Питера Грегсона.
Впрочем, и любого другого мужчины тоже. Мари была так хороша, что могла с
легкостью вскружить голову любому.
В последнюю очередь она, словно по наитию, заглянула в салон
фирмы «Шривз» и нашла там то, что с удовольствием бы подарила Питеру. Это был
небольшой золотой брелок для часов, изображавший комическую античную маску.
Мари знала, что у Питера есть золотые карманные часы, которые он очень любил и
носил по особо торжественным случаям. На маске она хотела выгравировать дату,
но потом решила, что с этим успеется. Главное, у нее теперь есть подарок.
Попросив покрасивее упаковать коробочку с брелоком, Мари
наконец покинула супермаркет и, остановив такси, поехала домой, чтобы
переодеться. Из дома она поспешила в ресторан.
Она опоздала всего на минуту или две. Питер только что
пришел и сел за столик. Увидев направляющуюся к нему по проходу Мари, он
просиял. Казалось, он вот-вот лопнет от радости и гордости. Впрочем, не он один
— все мужчины, что были в ресторане, невольно оборачивались на Мари или
провожали ее взглядами.
— Привет, вот и я! — весело сказала Мари.
— Это и в самом деле ты? — переспросил Питер,
вежливо вставая ей навстречу.
— Золушка к вашим услугам. Ты одобряешь?
— Одобряю?.. Еще как! Ты выглядишь просто как… как
королева. Что ты делала весь день? Бродила по магазинам?
— Вообще-то, да. Ведь сегодня особенный день…
Она была неописуемо прекрасна, но дело было даже не в ее
внешности. Еще раньше, до того как Питер начал работать над ее изуродованной,
изрезанной плотью, он был покорен чем-то, чему никак не мог подобрать
подходящего названия. Сначала Нэнси, а теперь — Мари как-то повлияли на его
чувства, изменили его образ мыслей, и теперь Питер плохо представлял себе, как
он должен держать себя с ней. Больше всего ему хотелось прижать ее к себе и
поцеловать прямо здесь, в ресторане, но он не посмел. Вместо этого он только
крепче сжал ей руку и восхищенно улыбнулся.
— Я очень рад, что ты так счастлива, дорогая.
— Да, ты прав, я действительно счастлива, но вовсе не
из-за лица. То есть не только из-за него, — поправилась Мари. —
Завтра открывается моя выставка, и у меня есть моя жизнь, моя работа и… И ты.
Последние слова она произнесла совсем тихо, но для Питера
они прозвучали оглушительно, словно раскат грома. Он ждал их, надеялся на них,
и теперь, когда Мари наконец произнесла их, так растерялся, что не нашел ничего
лучшего, кроме как обратить все в шутку.
