Марион усилием воли заставила себя не продолжать мысль. «По
крайней мере, — подумала она, — Майкл перестал пить, и у него
прекратились эти приступы черной меланхолии». Теперь у него в глазах зажегся
слабенький, робкий огонек какой-то решимости. Чем-то он напоминал ей человека,
который, волей случая оказавшись в самом сердце знойной пустыни, решил во что
бы то ни стало выйти к людям, но шел так долго, что успел позабыть, зачем ему
это надо.
А ведь Майклу было чему радоваться, было к чему стремиться.
Он мог бы жить полнокровной счастливой жизнью, если бы только захотел. Но он не
хотел. Ничто его не интересовало, ничто не дарило радости, и Марион начинала
подозревать, что даже работа, которой Майкл отдавался с такой
самоотверженностью и самоотречением, не приносит ему удовлетворения. Во всяком
случае, такого, какое получала от работы она сама, не говоря уже об отце и деде
Майкла, которые вкладывали в бизнес все силы и всю душу. В отличие от них Майкл
работал с каким-то злобным остервенением, а результат этих титанических усилий
его как будто вовсе не интересовал. Казалось, единственное, к чему он
стремится, это как можно скорее загнать себя до изнеможения и забыться
бесчувственным сном в своей унылой квартире, а то и прямо на диване в рабочем
кабинете, чтобы назавтра начать все сызнова.
Марион с неожиданной нежностью подумала о Джордже. Как
хорошо, что все эти годы, прошедшие после кончины Фредерика, он был рядом с
ней! Без него она, пожалуй, и не справилась бы. Незаметно для Марион Джордж
снял с ее плеч большую часть черновой работы, оставив ей только самые
интересные и важные стратегические вопросы и, разумеется, славу. Сам он все
время держался в тени, и Марион успела это оценить. Джордж был очень сильным и
очень скромным человеком, и в последнее время Марион не раз спрашивала себя,
как получилось, что она не обратила должного внимания на все его добродетели
хотя бы двадцать лет тому назад. Впрочем, ответ был ясен. После того как умер
отец Майкла, у нее просто никогда не было времени. Ни на Джорджа, и ни на
кого-либо еще.
«Может быть, — с улыбкой подумала она, — Майкл все
же похож на меня больше, чем я думала. Вот только хорошо это или плохо?..»
Звонок в дверь прервал ее размышления, и Марион слегка
вздрогнула, не в силах сразу сориентироваться, где она находится и зачем. Но
уже в следующую долю секунды она взяла себя в руки и сразу вспомнила, кто это
может быть. Фотохудожница, с которой она договорилась встретиться…
Часы на камине показывали двадцать пять минут пятого, и
Марион, снова становясь собой, подумала с легким презрением, что
пунктуальность, как видно, не входит в число добродетелей знаменитой Мари
Адамсон. Впрочем, в глубине души она была рада тому, что ей удалось просто
побыть одной эти двадцать пять минут — побыть одной и как следует подумать.
Придав своему лицу подобающее случаю выражение холодного
достоинства, Марион пошла открывать. Она отлично знала, как идут ей дорогое
темно-синее шерстяное платье с жемчужным ожерельем в четыре ряда, строгая
прическа, безупречный маникюр и искусно наложенный грим, который делал ее на
пятнадцать лет моложе. На самом деле Марион Хиллард было уже шестьдесят, но она
не сомневалась, что в течение еще как минимум двадцати лет она все еще будет
привлекательной женщиной. Если, конечно, ей удастся прожить эти двадцать лет.
Впрочем, Марион полагала, что и это тоже будет во многом зависеть от нее.
Главное, не давать себе расслабляться и продолжать следить за собой, и тогда
она еще долго сможет поддерживать себя в приемлемой форме. Даже время не
властно над Марион Хиллард…
И, мысленно поздравив себя с этим открытием, Марион отворила
дверь. На пороге стояла элегантно одетая молодая женщина, державшая под мышкой
большую папку.
— Мисс Адамсон?
— Да. — Мари кивнула с искусственной
улыбкой. — А вы — миссис Хиллард?..
Впрочем, она прекрасно знала, кто перед ней. Она никогда не
видела мать Майкла вблизи — только на фотографиях, но это не имело значения.
Она узнала бы ее где угодно, хоть самой темной ночью на другом конце земного
шара. Эта женщина, ее лицо, ее голос на протяжении двух лет непрошеными гостями
вторгались в ее сновидения, превращая их в кошмары. Эту женщину Мари когда-то
мечтала назвать матерью или, на худой конец, подругой. Теперь она ее
ненавидела.
— Как поживаете, мисс Адамсон?
Марион протянула Мари прохладную твердую ладошку, и они
обменялись церемонным рукопожатием. Потом Марион взмахнула рукой, приглашая
гостью пройти в комнаты.
— Не присядете ли, мисс Адамсон?
— Благодарю вас, разумеется.
В гостиной Марион села в кресло возле рабочего стола, а Мари
устроилась на диване. На протяжении еще нескольких секунд две женщины
разглядывали друг друга с напряженным вниманием и даже с некоторой опаской.
Потом Марион почему-то вспомнила, что заказала для гостьи чай и легкие
коктейли, и сейчас ей пришло в голову, что она что-то уж слишком расстаралась
для девчонки, которая и так обошлась ей почти в полмиллиона долларов.
Если, конечно, это та самая девчонка… Марион рассматривала
Мари Адамсон очень внимательно, но не видела ровным счетом ничего — ни единой
черточки, — что выдавало бы в ней прежнюю Нэнси. Не имело никакого
значения, что Марион встречалась с ней только раз, в темной палате, когда то,
что осталось от лица Нэнси, было закрыто бинтами. Зато она внимательно изучила
фотографии из досье, собранного для нее частным детективным бюро. Если судить
по этим снимкам, перед ней была не Нэнси Макаллистер, по крайней мере — внешне.
Но Марион этого было мало. Она хотела понаблюдать за ней, послушать, как
незнакомка будет говорить. У нее не было никаких сомнений, что она сумеет
узнать тот тихий, срывающийся, жалобный голосок, который раздавался из щели в
бинтах, когда они заключали свой договор.
— Что бы вам хотелось выпить? Могу предложить чай,
содовую, джин с тоником… Можно заказать и что-нибудь покрепче…
— Благодарю вас, миссис Хиллард, мне не хотелось бы…
Она даже не договорила фразы, а Марион не заметила этого.
Две женщины следили друг за другом с таким напряженным вниманием, что на время
даже самый повод для их сегодняшней встречи оказался забыт. Марион пристально
следила за тем, как свободно и уверенно держится эта мисс Адамсон, оценивала
густоту и блеск ее недавно уложенных волос, матово-розовую бледность упругой и
гладкой кожи, изящество длинных пальцев, гибкость и стать подтянутой фигуры и
снова окидывала взглядом всю ее целиком, ища сходства с Нэнси и не находя его.
Мисс Адамсон действительно была очень хороша собой, а ее одежда, подобранная с
большим вкусом, была настолько изысканной и дорогой, что Марион невольно
задумалась, стала бы она тратить столько денег на одежду. Шерстяное платье мисс
Адамсон — предельно простое на первый взгляд — было парижской работы; замшевые
туфельки и такая же сумочка — от Гуччи, а накинутое на плечи бежевое полупальто
подбито мехом, похожим на мех опоссума.
— Какое у вас симпатичное пальто, мисс Адамсон, —
как бы между прочим заметила Марион. — Впрочем, я не представляю, как вы
можете носить его в здешнем климате. Откровенно говоря, я вам немного завидую —
у нас в Нью-Йорке погода порой ведет себя просто безобразно. Особенно зимой.
Например, когда вчера, я вылетала на Западное побережье, у нас в Нью-Йорке
лежало два фута снега. Или, если точнее, два дюйма снега и двадцать два дюйма
слякоти. Впрочем, вы, наверное, и сами знаете, правда?..
