Стремясь приумножить те богатства, которые должны были
достаться Майклу, Марион незаметно для себя сама полюбила бизнес. Он стал ей
почти так же дорог, как и Майкл.
— Привет, мам. Ты прекрасно выглядишь. Вздрогнув от
неожиданности, Марион открыла глаза и увидела сына. Майкл стоял на пороге
гостиной и улыбался, а Марион едва не заплакала по-настоящему. Больше всего на
свете ей хотелось броситься к нему навстречу, обнять и прижать к себе, как
когда-то, но увы — она не могла этого себе позволить. Вместо этого она только
слегка улыбнулась в ответ на приветствие сына.
— Я не слышала, как ты вошел.
В этих словах не было приглашения подойти поближе, как не
было никакого намека на то, что Марион на самом деле чувствовала. Разобраться,
что творится у нее в душе, всегда было трудно, порой просто невозможно.
— Я открыл дверь своим ключом, — объяснил
Майкл. — Так можно мне войти?
— Конечно. Может, ты хочешь перекусить? Майкл медленно
вошел в комнату и огляделся по сторонам с таким видом, словно он впервые видит
роскошную обстановку и обшитые темными дубовыми панелями стены. На губах его
играла неуверенная улыбка. Потом он вдруг посмотрел на стоявшую перед матерью
тарелку и облизнулся, словно мальчишка.
— Гм-м… что это у тебя такое? Шоколадные, да? Марион
усмехнулась и покачала головой. Похоже, в некоторых отношениях Майкл все еще
оставался ребенком.
— Это профитроли. Хочешь?.. Я думаю, Мэтти еще здесь.
Она убирается в кладовке, и…
— …И доедает, что еще осталось, — закончил Майкл,
и они оба рассмеялись шутке, в которой, как было прекрасно известно обоим, было
достаточно много правды. Потом Марион взяла со стола колокольчик и позвонила.
Мэтти появилась в гостиной через считанные мгновения. На ней
было строгое черное платье, отороченное кружевами, и белая кружевная наколка в
волосах. Всю жизнь Мэтти только тем и занималась, что подавала, готовила и
убирала за другими, и лишь изредка ей выдавалось свободное воскресенье, чтобы
заняться своими делами. Впрочем, получив долгожданный выходной, она зачастую
просто не знала, что с ним делать.
— Что прикажете, мэм? — спросила она и, искоса
посмотрев на Майкла, не сдержала приветливой улыбки. Майкл всегда был ее
любимцем.
— Принеси чашку кофе мистеру Хилларду, Мэтти. Как
насчет десерта, дорогой? — обратилась Марион к сыну и, когда он
отрицательно покачал головой, закончила решительно:
— Значит, один кофе, Мэтти.
— Хорошо, мэм.
На мгновение — и уже не в первый раз — Майкл задумался,
почему мать никогда не говорит слугам ни «спасибо», ни «пожалуйста». Она
держалась с ними так, словно все они были рождены для того, чтобы исполнять
любые ее желания. Впрочем, он знал, что Марион именно так и думает. Всю жизнь
она прожила в окружении слуг: гувернанток, секретарей, помощников, референтов и
прочих.
Мать Марион погибла в автомобильной катастрофе, когда ей было
всего три года. Вместе с ней погиб и старший брат Марион, который должен был
унаследовать финансовую империю Хиллардов, но она оказалась ему достойной
заменой.
— Как дела в университете?
— Отлично. И, слава богу, через две недели уже конец.
— Я знаю. И очень горжусь тобой, Майкл. Докторская
степень — это не шутка, особенно — в архитектурном бизнесе. — «О, мама!..»
— как в детстве захотелось воскликнуть Майклу, но он сдержался. — Кстати,
насчет работы для этого твоего Эйвери… Мы свяжемся с ним на следующей неделе и
все ему сообщим. Надеюсь, ты не проговорился ему?
По ее взгляду и голосу Майкл понял, что на самом деле Марион
Хиллард совершенно безразлично, сказал он другу о том, что его ожидает, или
нет. Устроить Бену сюрприз — это была целиком его идея; Марион же смотрела на
эту затею как на мальчишество.
— Нет, я не проговорился. Он будет очень доволен.
— Еще бы! Это отличное место.
— Бен его заслуживает.
— Надеюсь, что так… — Если бы Марион считала иначе,
ничто бы не могло ее убедить, и Майкл отлично это знал. — Ну а ты? Готов
взяться за дело? Твой кабинет закончат на следующей неделе.
При этих ее словах глаза Майкла невольно сверкнули. Его
кабинет должен был быть таким же, как отцовский, — с богатой деревянной отделкой,
с гравюрами на стенах, с роскошными кожаными креслами и диванами, с антикварным
столом и книжными шкафами, которые Марион приобрела в Лондоне в прошлые
выходные.
— Уверена, что тебе он понравится, — добавила
Марион, и Майкл улыбнулся ей.
— Так оно и будет, мама. Я планировал повесить кое-что
на стены, но, пожалуй, я подожду, пока не увижу весь кабинет в целом.
Ему показалось, что в глазах матери мелькнула тревога.
— Тебе не нужно ни о чем беспокоиться, — сказала
она поспешно. — У меня есть что-то, что должно тебе понравиться.
Она имела в виду, конечно, гравюры — старинные и очень
дорогие гравюры, которые принадлежали еще ее деду, но у Майкла было на этот
счет свое мнение. Он хотел повесить у себя в кабинете картины Нэнси.
В его глазах вспыхнул упрямый огонек, и это не укрылось от
внимательного взгляда Марион.
— Мама… — Майкл сел рядом с ней и вытянул под столом
ноги. — Спасибо большое, Мэтти, — сказал он служанке, которая
принесла кофе.
— Не за что, мистер Хиллард. — Мэтти снова
улыбнулась ему. Майкл всегда был очень вежлив с ней и другими слугами и
держался так, словно ему было неудобно беспокоить их по пустякам. В отличие от…
— Что-нибудь еще, мэм?
— Нет, хотя… Может быть, мы перейдем в библиотеку,
Майкл?
— Хорошо, идем. — Майкл кивнул, ибо ему пришло в
голову, что в библиотеке разговаривать будет легче. Огромная гостиная матери
всегда напоминала ему просторный бальный зал, который он видел в одном из
загородных имений Хиллардов. Никакой откровенный разговор здесь был попросту
невозможен.
Майкл поднялся и вышел из гостиной вслед за матерью.
Библиотека была совсем рядом; чтобы попасть туда, нужно было лишь пройти под
аркой, повернуть налево и подняться на три невысокие ступеньки, застеленные
толстым зеленым ковром.
Из окон библиотеки открывался прекрасный вид на Пятую авеню
и Центральный парк. В камине горели настоящие кедровые поленья, и по всей
комнате плыл их душистый смолистый запах. Две стены были сплошь заняты книжными
полками, третья была свободна, и на ней висел портрет отца Майкла. Это был, пожалуй,
самый удачный его снимок. На нем, во всяком случае, он выглядел нежным,
внимательным и добрым — человеком, с которым каждому, кто глядел на портрет,
хотелось познакомиться поближе.
В детстве Майкл часто приходил сюда, чтобы «поговорить» с
отцом; сначала он беседовал с ним вслух, но Марион, однажды застав его за этим
занятием, попыталась внушить сыну, насколько это глупо. С тех пор Майкл
беседовал с отцом только про себя, но он знал, что мать сама часто приходит
сюда и плачет, глядя на портрет.
