— С вашей стороны было бы неразумно продолжать
настаивать, после того как я несколько раз ответила «нет», мистер
Хиллард, — сказала Мари. — Вы же не ребенок. Вам придется найти
кого-нибудь другого. Я не буду сотрудничать с вами.
Ее последние слова Майкл принял на свой счет.
— Быть может, в нашей фирме есть какой-то другой
человек, с которым вы предпочли бы иметь дело? — спросил он.
— Нет, в вашей фирме такого человека нет, —
ответила она, слегка выделив голосом слово «в вашей». — Прощайте, мистер
Хиллард.
Она покачала головой и пошла к выходу.
— Но, может быть, вы все-таки подумаете? Этот вопрос
настиг ее у самой двери, и на мгновение Мари остановилась. Потом, не
поворачиваясь к Майклу, она снова покачала головой. Послышалось еще одно тихое
«нет», и Мари вышла из кабинета вместе со своей маленькой собачкой.
— Постойте! Да постойте же!..
Торопливо попрощавшись с недоумевающим французом, Майкл
выскочил вслед за Мари сначала в приемную, потом — на улицу.
— Подождите, пожалуйста!..
Мари, не оглядываясь, быстро шагала прочь, и Майклу пришлось
бежать, чтобы нагнать ее. Наконец он поравнялся с ней и пошел рядом, хотя все
еще не вполне понимал, зачем он это делает.
— Позвольте мне немного проводить вас, мисс Адамсон.
— Если хотите — пожалуйста, но предупреждаю вас: этим
вы все равно ничего не добьетесь.
Отвечая, она даже не повернула головы, и ему пришлось
немного обогнать ее, чтобы заглянуть ей в глаза.
— Я не понимаю, в чем дело! — сказал Майкл с
легкой досадой. — В вашем упрямстве нет никакого смысла. Ваше предубеждение
против нашей фирмы совершенно, совершенно иррационально. Быть может, у вас
имеются какие-то чисто личные причины? Вы слышали о корпорации что-то плохое?
Сталкивались с нашими служащими и они чем-то оскорбили вас? Быть может, вы
имеете что-то против меня лично?
— Какая вам разница, мистер Хиллард?
— Разница есть, черт побери! Есть! — Он загородил
ей дорогу, и Мари вынуждена была остановиться. — Я имею право знать.
— Вот как?!
Они некоторое время стояли друг против друга, потом Мари
неожиданно кивнула.
— Хорошо, — сказала она. — Если я скажу, что
у меня действительно есть личные причины недолюбливать фамилию Хиллард, вас это
удовлетворит?
— Отчасти. По крайней мере теперь я знаю, что вы не
сумасшедшая.
Мари невольно рассмеялась и посмотрела на него в упор.
— Откуда вы знаете? Может быть, я уже давно сошла с
ума?
— Я так не думаю, мисс Адамсон. Просто вы ненавидите
корпорацию. Или меня.
Эта мысль пришла ему в голову совершенно неожиданно, и он
даже не успел как следует подумать, высказать ее вслух или лучше не стоит. На
какое-то мгновение речь опередила разум, и он сморозил явную глупость. Ни
корпорация, ни он сам никогда и ни на кого не оказывали давления, во всяком
случае — открыто. «Коттер-Хиллард» не связывалась с сомнительными клиентами и
не действовала запретными методами. Никаких причин для подобного упрямства у
нее, таким образом, просто не могло быть.
Разве только… разве только у нее был неудачный роман с
кем-то из служащих местного отделения фирмы, и с тех пор она затаила зло на всю
корпорацию. Да, пожалуй, так оно и есть. Это было единственное разумное
объяснение.
— Ненавижу вас?.. Вот уж нет. — С этими словами
Мари обошла его и двинулась дальше, и Майклу снова пришлось ее догонять.
— Это очень любезно с вашей стороны. Майкл улыбнулся и,
впервые за все время, снова стал похож на себя прежнего — на веселого и
беззаботного студента, который весело шутил и задирал Бена, когда они вдвоем
приходили в ее бостонскую квартиру. Это воспоминание, однако, отозвалось в
сердце Мари такой острой болью, что она не выдержала и отвернулась. Но Майкл
ничего не заметил.
— Могу я пригласить вас куда-нибудь на чашечку
кофе? — спросил он.
Первым побуждением Мари было отказаться, но потом она
подумала, что лучше покончить с этим раз и навсегда. Может быть, тогда он
оставит ее в покое.
— Хорошо, — со вздохом согласилась она и, увидев
на другой стороне улицы открытое кафе, предложила зайти туда.
Войдя внутрь, они заказали по чашке кофе эспрессо, и Мари
машинально протянула Майклу два кусочка сахара. С ее стороны это было довольно
опрометчиво — Мари Адамсон неоткуда было знать, что Майкл кладет на чашку
именно два куска, — но он только поблагодарил ее кивком головы. Майкл
просто не обратил внимания на такую мелочь.
— Видите ли, мисс Адамсон, — начал он, задумчиво
помешивая в чашке ложечкой, — в ваших работах есть что-то… особенное. Они
притягивают внимание, и их хочется рассматривать снова и снова. В них есть
что-то неуловимое, печальное и романтичное одновременно. У меня лично сложилось
такое ощущение, правда, чисто субъективного свойства, что я уже где-то,
когда-то видел ваши работы. Быть может, в моей прошлой жизни…
Он невесело усмехнулся. Прошлая жизнь у него действительно
была, и вовсе не в мистическом, а в самом реальном смысле. Слишком реальном…
— Я знаю, — добавил Майкл поспешно, — это,
возможно, звучит несколько странно, но эти фотографии кажутся мне смутно
знакомыми…
«А я?.. Разве я не кажусь тебе смутно знакомой? Да, у меня
теперь новое лицо, но разве ты не узнаешь эти глаза?..» — чуть не закричала
Мари. Ей хотелось спросить его об этом все время, пока они не торопясь пили
кофе и обсуждали ее снимки, и она сдерживала себя с огромным трудом.
Наконец Майкл устало вздохнул:
— У меня такое чувство, мисс Адамсон, что вы так и не
измените своего решения. Не так ли? Она утвердительно кивнула.
— Скажите же мне, по крайней мере, в чем дело. Вряд ли
в деньгах…
— Ну, разумеется, нет!
— Я так и подумал.
У него в кармане лежал очень выгодный контракт на крупную
сумму, но она ни разу не упомянула о деньгах, и Майкл понял, что доставать его
сейчас — бессмысленно. Этим он мог только усугубить ситуацию.
— Хотелось бы мне знать, в чем дело!
— В моей эксцентричности. В моем способе смотреть на
мир. В моем отношении к прошлому, которое не дает мне покоя… — Мари была
потрясена своей собственной откровенностью, но Майкл воспринял ее слова на
удивление спокойно.
— Я предполагал что-то в этом роде, — сказал он и
надолго замолчал.
Они сидели на веранде небольшого кафе, пили кофе, и каждый
думал о своем. В этом нечаянном свидании была заключена своеобразная сладкая
горечь, которой Майкл не в силах был постичь.
Майкл первым нарушил затянувшееся молчание:
