Этот вопрос Майкл очень не хотел задавать, но ему нужно было
знать правду, и он впился в лицо Питера требовательным взглядом.
— Я не знаю ответов на все ваши вопросы, мистер
Хиллард.
— А на какие вопросы ты знаешь ответы?
— Это не моя тайна, и я…
— Не мели ерунды, Грегсон!.. — вспыхнул Майкл,
снова наступая на него, и Питер предостерегающе поднял руку.
— Ваша мать заплатила за весь цикл восстановительного
лечения, включая хирургическое вмешательство и реабилитационный период. С ее
стороны это был очень щедрый дар.
Именно этого ответа Майкл боялся больше всего, и теперь лицо
его сделалось мертвенно-бледным. Питеру Майкл поверил сразу. Предложенное им
объяснение прекрасно вписывалось в общую картину.
Но как могла его мать… Должно быть, она была безумна, если
решила, что делает это для него! Но теперь она наверняка поняла свою ошибку —
ведь именно по ее настоянию он вылетел в Сан-Франциско, чтобы договариваться с
Мари Адамсон насчет фотографий. Мать сама вернула ему Нэнси!
Очнувшись от этих мыслей, Майкл требовательно посмотрел на
Питера. Он хотел знать все.
— А ты здесь какую играешь роль, Грегсон? Какие у тебя
отношения с Нэнси?
— Не думаю, чтобы вас это касалось, Хиллард.
— Послушай, ты!.. — Майкл снова шагнул к нему, и
Питер невольно попятился.
— Почему бы вам не взять себя в руки, молодой человек? —
спросил он холодно. — Чего хочет Мари, кто ей нужен — на эти вопросы может
ответить только она сама. Не исключено, что ей не нужен ни один из нас. За два
года ни она не связалась с вами, ни вы не разыскали ее, и это нельзя сбрасывать
со счетов, каковы бы ни были причины, которые помешали вам сделать это. Что
касается меня, то я старше Мари чуть ли не в два раза и вдобавок поражен
комплексом Пигмалиона. Так что… — Он тяжело опустился в свое кресло и криво
улыбнулся. — Так что не исключено, что она найдет себе кого-то, кто будет
в тысячу раз лучше вас и лучше меня.
— Может быть. — Майкл упрямо тряхнул
головой. — Только на этот раз я хочу услышать все это от нее. Я сейчас же
еду к ней домой!..
— Не стоит.
Питер посмотрел на часы и погладил свою аккуратную бородку.
Господи, он почти желал этому парню удачи! Почти…
— Незадолго до вашего прихода она звонила мне из
аэропорта.
Лицо Майкла снова стало напряженным.
— Это что еще за новости? Куда она собралась? И снова
Питер заколебался. В конце концов, он был вовсе не обязан рассказывать этому
юнцу все, что знал.
— Насколько мне известно, Мари собиралась в Бостон.
Несколько секунд Майкл с недоумением смотрел на него, потом
вдруг сорвался с места и ринулся к двери. На пороге кабинета он задержался и,
обернувшись, одарил Питера широкой улыбкой.
— Спасибо! — крикнул он и исчез.
Глава 33
Мари проснулась на рассвете и некоторое время лежала в
кровати, думая о том, как прекрасно жить. Просто жить. Она чувствовала себя уже
почти свободной. Оставалось сделать последнее маленькое усилие, и она будет
вольна, как ветер.
Странно, что та по-детски наивная клятва, которую они с
Майклом произнесли над зарытыми в песке голубыми бусами, так крепко и так
надолго связала ее, но она, наверное, была сама в этом виновата. Ведь любое
обещание имеет над человеком власть лишь до тех пор, пока сам он намерен
сдерживать слово.
Завтракать Мари не стала, лишь выпила две чашки крепкого
кофе и отправилась в путь на арендованной в аэропорту машине. По ее расчетам,
дорога туда и обратно должна была занять часа четыре. К полудню она вернется в
мотель, перекусит, заберет вещи и поедет в аэропорт. В Сан-Франциско она
прилетит ранним вечером и, возможно, еще застанет Питера в клинике. То-то будет
ему сюрприз! Он так волновался из-за ее поездки и проявил такое бесконечное
терпение, что заслуживал самой щедрой награды!
Выехав на шоссе, Мари продолжала думать о Питере. Ей было
немного совестно за то, что в отношениях с ним она больше брала, чем отдавала.
Мари искренне хотела бы дать ему больше, но… Что ж, может быть, все изменится,
когда она вернется во Фриско. А может быть, все дело в том, что она…
Но Мари побоялась додумать эту мысль до конца. Что за чушь,
в самом деле! Ведь она любит Питера, любит, а это самое главное.
По сторонам шоссе расстилались до боли знакомые сельские
ландшафты Новой Англии, но Мари почти не обращала на них внимания. Черная,
напоенная влагой земля; серые голые деревья, на которых только начинали
набухать почки; реки и речушки, петляющие между голыми глинистыми
берегами, — все это говорило лишь о прошедшей зиме, а не о весеннем
расцвете новой жизни, и Мари невольно подумала, что эта земля — словно и она
сама — как будто тоже была мертвой и только теперь начинала пробуждаться.
Часы показывали половину десятого, когда Мари миновала
поворот на Ревери-Бич. Сюда они с Майклом приезжали на ярмарку, и она
почувствовала, как сердце екнуло в груди, но сознание того, что прошлое нельзя
вернуть никакими усилиями, помогло Мари справиться с грустью. Твердой рукой она
направила машину на проселок, который, петляя, тянулся вдоль побережья. Еще
несколько минут езды, и Мари увидела знакомый залив.
Остановившись на обочине дороги, Мари некоторое время сидела
неподвижно, потом вышла из машины и стала медленно спускаться к берегу. Она
вовсе не чувствовала себя усталой — просто немного нервничала, как нервничаешь
и волнуешься перед началом каждого большого дела. Об отступлении Мари даже не
думала. Отказаться от задуманного значило навсегда оставить свою жизнь, свои
надежды на счастье погребенными под гранитным валуном на этом пустынном берегу.
Даже издалека Мари хорошо различала и деревья, и границу
прибоя, и даже темные холмики выброшенных на берег водорослей. Два года назад,
укрытая от взгляда густой листвой, эта маленькая бухточка выглядела очень уютной,
сейчас же залив казался голым, открытым всем ветрам. Серая вода накатывалась на
белесый песок пляжа, а кочки, на которых они когда-то сидели с Майклом, лишь
кое-где были покрыты редкой травой.
Мари долго смотрела на эту бухту и эти деревья, которые были
унылы и молчаливы, как будто знали всю ее историю, ее тайну. И вместе с тем они
словно звали ее к себе как что-то родное, близкое, и Мари медленно пошла
вперед. Но с каждым шагом в ней росло и крепло ощущение отчужденности. Этот
берег и эти деревья больше не принадлежали ей, как не принадлежало ей все, что
она когда-то знала и любила. Мари Адамсон была здесь чужой.
На берегу она снова остановилась, потом медленно повернулась
к серому валуну, который одиноко торчал посреди пляжа, словно надгробный
камень. Он и был надгробьем над могилой Нэнси Макаллистер и ее любви. Камень
никуда не делся, он остался на прежнем месте — тяжелый, равнодушный, холодный,
покрытый тонкой коркой осевшей на него морской соли. Да, здесь все осталось как
было, и только они с Майклом стремительно двигались в противоположных
направлениях, с каждой минутой все больше удаляясь друг от друга, уходя в иные,
не соприкасающиеся между собой миры.
