– Мы?! – застыл в изумлении Лапушкин.
– Да! – хором ответили Ника и Леська.
– А если мы за машину предложим некоторую сумму, тогда как?
– Смотря какую, – сказала Леська, только для того чтобы побыстрее закончить разговор. – Вот иди к маме – и подумайте вместе с ней об этом.
Когда дверь за незваным гостем закрылась, девушки сначала захихикали, а потом загрустили. День выдался настолько суматошный и богатый на эмоции, что они почувствовали неимоверную усталость. Пощелкали каналами телевизора, обсудили последние события и разбрелись по постелям. Ника не могла долго заснуть из-за Игоря – сегодня он не позвонил, может, ему пирог не понравился, а может, телефон потерял… Мысли кружились, прогоняя сон, и только через два часа удалось задремать.
Леська тоже мучалась бессонницей, причину которой приписывала бывшим мужьям – набежали в один день толпой, топором не отмахаешься. Но на самом деле душу терзало нечто другое, неуловимое и очень важное. Провертевшись в кровати и сбив простынку, она заснула в двенадцать, а проснулась в два часа ночи. Проснулась и сразу же поняла, что ее так беспокоило.
– Вспомнила, вспомнила, – прошептала она и хлопнула ладонью по лбу, – какая же я курица, как же я могла забыть!
Ноги тут же утонули в розовых тапочках с помпонами. Леська поспешила к телефону, набрала номер Кочкина и стала терпеливо ждать, когда звонок его разбудит.
– Да, – минуты через две послышался хриплый голос следователя.
– Спите? – участливо поинтересовалась Леська.
– Сплю, – подтвердил он и тут же встрепенулся: – Кто это?
– Лисичкина, извините, что разбудила.
– Какого черта… То есть – что случилось?
В голове Кочкина пронесся ураган: сначала он рассердился на Олесю, потом испугался, что с ней что-то произошло, потом посмотрел на часы, потом заволновался еще больше.
– Мне необходимо вам кое-что сказать, – напевно выдала Леся.
– В два часа ночи? – спросил Максим Григорьевич, уже подозревая ложную тревогу.
– Это касается маньяка. Нет, пока он не приходил, но я вспомнила наш с ним разговор. Так вот, он тогда сказал, что всегда приходит на похороны своих жертв.
– Что?.. – тихо буркнул Кочкин, а потом закричал: – Что?!!
– Да не орите так, я оглохла!
– Как он это сказал?
– Точно не помню… Кажется, он любит смотреть на выражение лиц убитых, так и заявил: хожу на все похороны и на ваши обязательно приду.
Максим Григорьевич судорожно стал вспоминать, на какой день запланированы похороны Соловьевой – кажется, на завтра…
– Олеся Владимировна Лисичкина, – произнес он торжественно, – выношу вам благодарность от имени всей прокуратуры. Так держать!
Леська расправила плечи, гордо вздернула нос, топнула тапком и выпалила:
– Рада стараться, служу России!
Глава 8
Помните – излишнее любопытство до добра не доводит.
P.S. Если вы хотите выглядеть сногсшибательно, то не замазывайте след от удавки тональным кремом.
Максим Григорьевич лично поговорил с теткой убитой Соловьевой, получил краткую характеристику на немногочисленных родственников, пришедших на похороны, и отошел в сторонку. Он держал в руке две красные гвоздики и пытался изобразить на лице скорбь – для конспирации приходилось играть роль сослуживца задушенной женщины. Игорь под видом вдовца разгребал мусор на заброшенной могилке, находящейся неподалеку, еще несколько оперативников кружили по кладбищу – кто торговал небольшими букетами, кто попросту подметал дорожки.
Зубная боль, так милостиво исчезнувшая ночью, вновь сверлила правую щеку Кочкина. Пообещав себе сходить к стоматологу в самое ближайшее время, он сунул в рот конфету-холодок и осмотрелся по сторонам. Кроме старушек, никого не было. И как это Телефонист так опрометчиво ляпнул про похороны? Что это – наглость, вранье, мания величия или наплевательское отношение даже к собственной безопасности? Если он сказал, что обращает внимание на выражения лиц задушенных им женщин, значит, либо он подходит очень близко, либо пользуется отличной оптикой.
– Ой, на кого же ты, родная, меня покинула, – заголосила тетка Соловьевой и прижала к глазам платок.
Максим Григорьевич стал изучать пришедших на похороны – трое мужчин, две соседки-старушки, маленькая сухонькая женщина – представитель с работы и пышнотелая троюродная сестра. На присутствующих мужчин Кочкин ставки не делал – дальние родственники, срочно вызванные из других городов.
Около ворот показался рослый парень в черной кожаной куртке, он направился к домику администрации. Один из оперативников направился туда же.
– До чего же красавица была! – выкрикнула тетка, и Максим Григорьевич повернулся в ее сторону. Глаза у женщины были сухие, никакой душевной боли не наблюдалось. Он подошел поближе к родственникам и опять оглянулся к воротам. По дорожке к ряду могил, находящихся в стороне, шел Эдик Самохин – в одной руке полиэтиленовый пакет, в другой ветка искусственных цветов. Эти незабудки продавались у входа, Максим Григорьевич видел их у бойкой женщины, слишком уж громко нахваливающей свой товар. Следователь поднял ворот плаща, надвинул на нос кепку и сделал знак, чтобы этого молодого человека не трогали.
Пока тетка Соловьевой надрывалась уже осипшим голосом над гробом, пока родственники говорили нужные слова и кидали горсти земли, Эдик крутился вокруг одной из могил, огороженной низким зеленым забором. Прибрал мусор, воткнул в землю цветы, достал из пакета бутылку водки и бутерброд, несколько раз оглянулся по сторонам, остановил взгляд на происходящих поблизости похоронах и набулькал в пластиковый стакан приготовленный алкоголь. Минут через сорок встал, прихватил пакет и направился к выходу, где тут же встретился с двумя оперативниками, которые проводили его к служебной машине.
Максим Григорьевич, разволновавшись, хотел немедленно сорваться с места и броситься вслед Самохину, но позволить себе такое нетерпение он не мог, дождался окончания похорон Соловьевой и только после этого поехал на работу.
Мужчина в кожаной куртке, некто Иванцов, пришел на кладбище с целью узнать расценки – у него умерла мать. После предъявления необходимых документов его отпустили, а вот Эдику пришлось задержаться.
Кочкин прибрался на столе: сложил папочки в одну сторону, листы в другую, ручки отправил в подставку, с телефона стер тонкий налет пыли и после этого пригласил в свой кабинет подозреваемого номер один – сейчас на Эдика был навешен именно этот ярлык.
– Здрасте, – недовольно сказал Самохин, остановившись посередине кабинета, – чего опять надо-то?
– Присаживайтесь, будем разговаривать.
Эдик сел на предложенный стул и забарабанил пальцами по столу.
– Это надолго? А то у меня сегодня съемка.
