– Буду очень рада, – ответила она. Он предложил
клуб «У Марка», который им с Артуром всегда нравился. Это было одно из
заведений, принадлежащих тому же владельцу, что и «Аннабель». Потом Филип
вызвался подвезти ее домой, Саша поблагодарила и отказалась, так как приехала
на машине с шофером. Сама она не любила водить по ночам, особенно когда была в
вечернем платье. Филип проводил ее до машины и пообещал на следующий день в Лондоне
заехать за ней в «Клэридж» в семь часов. По дороге домой Саша думала о Филипе.
Его нельзя было назвать обаятельным или неотразимым, но, по крайней мере, он
был умен, воспитан и приятен в общении. И отчего бы не поужинать в Лондоне со
старым знакомым? Планов Ксавье она пока не знала, но собиралась пообщаться с
ним днем, а поужинать вместе они смогут на следующий день, если он не будет
занят. Встречаться или нет с Лайамом, она пока не решила. Может, и вообще не
стоит. Может, лучше послать в Лондон Бернара? Хотя тот наверняка сочтет
странным, что она сама не повидалась с художником, тем более что тот жил в ее
доме, когда приезжал в Париж. Будет нелегко придумать разумное объяснение. Как
всегда с Лайамом, любая ситуация оборачивается для нее неловкостью.
Наутро она вылетела из аэропорта Ле Бурже и ровно в девять
по местному времени была уже в Лондоне. К половине одиннадцатого Саша
разместилась в своем люксе в «Клэридже». Она позвонила Ксавье, договорилась о
встрече, после чего отправилась к своим художникам.
Ровно в час она вошла в выбранный сыном ресторан и, к своему
ужасу, сразу увидела, что тот привел с собой Лайама. То, что Лайам явно был
смущен, служило слабым утешением. Как потом оказалось, он все утро находился в
мастерской у Ксавье и тот не мог найти благовидного предлога, чтобы не брать
его с собой, тем более что Саша теперь опекала его. Лайама Ксавье обожал, хотя
сегодня предпочел бы побыть с матерью наедине. Они давно не откровенничали.
– Добрый день, Лайам, – кивнула Саша. Тот встал ее
поприветствовать. Перспектива провести обед в его компании пугала Сашу. Они
впервые виделись с того момента, как он покинул ее парижский дом. Как всегда,
Лайам был в эксцентричном одеянии. Футболка, кожаная куртка, бейсболка – и на
этот раз запачканные краской брюки и красные кроссовки. И как всегда, Лайам был
невероятно хорош собой. А его белокурые волосы, собранные в хвост, за два
месяца стали еще длиннее.
– Как поживаешь, Саша? – наконец выдавил Лайам. До
этого момента разговор вел Ксавье, который с удивлением отметил напряжение
между его матерью и другом. Раньше их отношения казались ему вполне
дружелюбными. Сейчас он вдруг понял, что в последнее время ни разу не слышал
имени Саши из уст Лайама.
– У вас что, проявились разногласия во взглядах на
изобразительное искусство? – развеселился Ксавье. Он хорошо знал обоих,
они умели быть достаточно категоричными в своих суждениях. Атмосфера была явно
накалена. Вот-вот искры посыплются.
– Да, вроде того, – ответил Лайам сердито.
– Ничего подобного, – почти одновременно возразила
Саша.
– Так как это понимать? Да или нет? – еще больше
оживился Ксавье. Он смеялся, его друг нервно ерзал в кресле, а Саша хранила
ледяное молчание.
– Я гостил у твоей матери в Париже, а она не взяла меня
с собой на прием. По-моему, это невежливо, с гостями так не поступают!
«Это как посмотреть», – подумала про себя Саша. Не
хватало только Ксавье втянуть в свои выяснения, тем более что он не совсем в
курсе дела, а посвящать его в подробности она не собиралась. Саша была рада уже
и тому, что, судя по недоумению сына, у Лайама хватило ума с ним не
откровенничать.
– А что, скажи мне, на тебе было надето, когда она
отказалась пойти с тобой? – поинтересовался Ксавье, а Лайам и Саша –
недавние любовники – испепелили друг друга негодующими взглядами. Было ясно,
что Лайам еще не остыл.
– Ну… то же, что всегда… Какая разница? – прорычал
Лайам.
– Разница очень большая, если учесть, на какие приемы
маму обычно приглашают. Сразу тебе говорю: поэтому она тебя и не взяла. –
Ксавье говорил так, словно Саши рядом не было. Та продолжала молчать. –
Она и меня не берет. Все ее знакомые ужасные снобы и страшно скучная публика.
Прости, мам. – Он повернулся к матери с извиняющимся выражением.
Саша пожала плечами.
– Именно это я и сказала твоему другу, – вступила
она в разговор. – Я говорила, что с этими людьми надо вести себя
соответствующе. А твой друг очень рассердился и объяснил мне, что никто не
может ему приказывать, что и как ему делать.
– Ну… командовать им ты действительно не можешь, –
заметил Ксавье и повернулся в Лайаму: – А что это еще за фортели? С фортелями –
и на такие приемы? Лично я бы еще и приплатил, чтобы только мать меня с собой
не тащила. Ненавижу великосветские тусовки.
– Я тоже. Я просто не люблю, когда меня, как малого
ребенка, оставляют сидеть дома. Или диктуют, как где я должен себя вести.
– Лайам, да что тебе с того, что она тебя возьмет на
какой-то там прием? Ты же художник, работающий с ее галереей, не муж ведь! Папа
тоже эти мероприятия не очень-то любил. Просто он любил маму и ходил с ней,
если надо было появляться непременно вдвоем. – Саша улыбнулась, а Лайам
призадумался. – Так себя только ревнивые любовники ведут, –
уговаривал Ксавье, даже не пытаясь разобраться в этой странной ситуации.
– Или избалованные дети, – поспешно добавила
Саша. – Я ему лишь сказала, что существуют правила приличия. А Лайам
заявил, что будет вести себя так, как ему удобно. Только и всего. – Если
бы! Но, слава богу, об остальном Ксавье не догадывался. И, учитывая, что только
что сказал Лайам, Саша не переставала удивляться, что сын еще ничего не
заподозрил. Ему и в голову не приходило, что мать спала с его другом. Она
повернулась к Лайаму и повторила то, что сказала ему два месяца назад при
расставании: – Когда захочешь одеться и вести себя как взрослый человек, я
охотно возьму тебя на любой прием. А пока… – Голос у нее дрогнул, Лайам
закатил глаза.
– Ты говоришь, как мой папаша! – Он гневно смотрел
на Сашу. Ксавье не верил своим глазам. Мама права! Лайам ведет себя как
мальчишка. Ксавье не всегда становился на сторону матери, но на этот раз
чувствовал, что обязан это сделать.
– Так то было в детстве, – напомнил он
приятелю. – А теперь ты сам взрослый. Только что сорок лет стукнуло. Черт,
да ты совсем старик… – Он прикусил язык. – Извини, мам.
– Ничего страшного. Это еще не старость, но достаточно
зрелый возраст, чтобы не устраивать сцен из-за какой-то вечеринки.
– Отец с братьями меня никогда с собой не брали. Отец
называл меня идиотом, братья считали придурком. Я всегда у них был лишний.
Потому и из Сан-Франциско уехал. С детства сыт по горло упреками и советами. Я
устал от этого всего. И никогда не позволю больше так со мной обращаться!
– Да ты небось и был чудаковатым, – улыбнулся
Ксавье. Саша же следила за Лайамом и по выражению его лица поняла, что,
наверное, задела какие-то очень болезненные струны в его душе. Это она понимала
и раньше и жалела его. Ведь у него не было рядом матери, чтобы защитить от
бесчувственности и жестокости отца и братьев. Сейчас, глядя на него, ей
захотелось его обнять и утешить, но это было невозможно. – Ты и теперь
иногда бываешь странным, – продолжал Ксавье. – А вообще… что же
удивительного?! Ты же художник. Я вот тоже странный – это признак таланта. Мне
тоже нравится быть не таким, как все. А уж на эти приемы меня ни за какие коврижки
не затащишь, нечего нам, художникам, там делать.
